Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

Инари потрогал гранату, висевшую на поясе.

— Что ж, посмотрю, — сказал старик. — А ты, старуха, сбегай к соседям и спроси, может быть, у них оставили.

— Плачу, как за новые, — вдогонку уходящей хозяйке крикнул Инари.

— Ладно уж!

Однако у соседей лыж тоже не оказалось. Партизаны все забрали с собой, и все же некоторым из них пришлось отправиться без лыж.

В чулане среди всякой запыленной и заиндевевшей от холода рухляди хозяин все же разыскал две лыжины. Это были совсем непарные лыжи. Одна хорошая — тонкая, длинная, с ровно отполированным желобком, беговая, другая короче, широкая, плохо отделанная сверху, крестьянская. На таких ходят в этих местах, перетаскивая на себе кладь. Но выбора не было. Все же даже на такой паре идти лучше, чем пешком, проваливаясь в снег по пояс на каждом шагу.

За такие лыжи хозяин не хотел брать ни пенни.

— Да брось, какой же это товар!

Инари, поблагодарив хозяина, вышел на двор.

В прихожей он выщипнул из паза меж бревен клок пакли и, осторожно свернув пальцами паклевой шарик, закрыл им дуло винтовки. Он знал, что это противоречило всем уставным параграфам, но за стенами избы сразу же начинался снегопад, и если не закрывать дула, то, чтобы винтовка не заржавела, нужно было бы ее чистить на каждом привале.

Бесшумный снег залеплял глаза, и трудно было смотреть прямо перед собой. Вниз же смотреть не хотелось, слишком уж нелепо выглядели непарные лыжи.

Идти на них было неловко. На каждую ногу ложилась неравномерная нагрузка. Правой, которая стояла на крестьянской лыже, приходилось работать гораздо больше, левая же легко скользила по снегу. Поэтому приходилось все время делать некоторое усилие, чтобы не сворачивать вправо, а идти прямо по намеченной колее.

«Хорошо еще, что ребята шли прямо по дороге, а не по полю, там бы даже и следы занесло, — подумал Инари и прибавил ходу. — Правда, никто из них и не знал, где я сплю, так что никто из парней и не виноват, что меня не разбудили, — старался унять подступающую к сердцу злость Инари. — Но почему же Хильда ушла за спиртом и не вернулась? Почему же она не разбудила меня?»

Этого Инари не понимал.

И, стискивая зубы, опустив голову, он шел вперед.

Скаты казались не такими уж скользкими, и подъемы тоже потеряли свое обычное коварство.

Спускаться по склону было труднее, чем всегда, брать подъем легче. Вообще-то на грузовых лыжах не больно разбежишься.

Он шел вперед не быстрее, чем идет пешеход по ровной дороге — пять километров в час.

Следы проходившего перед ним отряда он различал все смутнее и смутнее. Здесь ему никогда не приходилось бывать, но он шел так уверенно, как будто приближался к родным местам, каждую тропинку которых он знал наизусть.

Пар с шумом вырывался из его рта, а пот, крупными каплями скатываясь со лба, подступал к глазам.

И хлопья снега и капли пота мешали смотреть прямо перед собой. Тогда он начал думать о том, сделали ли они в Суоми все, что могли сделать.

Потом он снова думал о Хильде и под конец пришел к выводу: «Напрасно я осенью отослал ее. Шла бы с нами на карбасе, ничем бы не помешала, а было бы отлично».

Потом ему захотелось есть, он вытащил из кармана недоеденную вчера корку хлеба, — сразу же ее облепил мохнатый и влажный снег. Он стал на ходу жевать хлеб пополам со снегом.

Он шел вперед, раздирая густую сетку снега.

Наступали плотные зимние сумерки.

«Этот проклятый буран замел все колеи, все следы», — с неудовольствием подумал Инари, совсем потеряв дорогу. Но для него было несомненно, что он сам продолжал идти по дороге; ее обступили с обеих сторон шеренгами вольного строя хвойные деревья, закутанные в горностаевые снега; они протягивали свои мохнатые лапы.

Да, он шел вперед по дороге, правда, менее укатанной и совсем почти занесенной снегом.

Он шел вперед, уже чувствуя тупую тяжесть усталости в каждой своей мышце, и ему совсем было невдомек, что, уходя к советской границе, батальон свернул с проложенной дороги в дикое бездорожье полярной тундры и лесов, холмов и озер.

Инари продолжал идти вперед по дороге и, подбадривая себя, старался насвистывать веселую песенку.

Снег пошел медленнее.

Было уже темно.

«Пожалуй, сегодня мне не догнать отряда», — подумал Инари.

По небу шли сбитые в кучу облака, и в убывающем снегопаде был виден мутно растворенный свет луны. Инари увидел почти у самой дороги темное строение.

Он подошел поближе. Это была низкая сторожка, похожая на курную баню. Он палкой, не сходя с лыж, толкнул дверь. Дверь не подалась. Тогда он оставил лыжи и, проваливаясь по колено в снег, подошел вплотную к двери и навалился плечом.

Глухо застонав на ржавых петлях, дверь распахнулась, и Инари очутился в холодном темном помещении. Ему теперь стало совершенно ясно, что отряд по этой дороге еще не проходил. Если отсутствие протоптанной тропинки к самым дверям лесного домика можно было объяснить метелью, укрывшей все следы, то ничем не объяснялся холод в избе, и наметенный у самого порога изнутри снег, и белые бревна сруба, и совсем холодные, заиндевевшие камни, служившие очагом.