Мы здесь живем. Том 3

«Гроссмейстеру Спасскому советские власти запрещают жениться на француженке…» — что же предпринимает Спасский? Что он говорит в своем заявлении? Как реагируют его западные коллеги? «Голос Америки» сообщает об этом не больше, чем «Маяк».

«Киссинджер возвратился с Ближнего Востока…» — слышим об этом в пятый раз, итоги поездки уже известны.

«Советские власти потребовали, чтобы Андрей Амальрик покинул Москву». Что же те западные историки, которые так бурно вступились за него пять лет и два года назад? Или вымерли все за короткий срок? Совершают турне по маршруту Москва — Ташкент — Тбилиси, пока их коллегу вышвыривают пинком под зад из Москвы — от жены, из квартиры? Или же они вновь шлют петиции Брежневу и Подгорному, в Совет министров и в Академию наук СССР? — тогда у Амальрика есть шанс получить свою законную прописку. Но мы ничего не узнаем о реакции западных коллег Амальрика, так как «Голос» переходит к следующему сообщению:

«На приеме космонавтов и астронавтов Брежнев был в прекрасном настроении, много шутил…» — тьфу! Да хоть на руках он ходи, вот уж ни одна душа в СССР этим не затронута, разве что какой-нибудь брежневский Поскребышев.

«Банк такого-то штата заказал своим служащим однотипные галстуки…» — какого черта?! С досадой выключаем приемники. Вышел ли новый номер «Континента» и что в нем? Продолжается ли самиздатская «Хроника»? Не собрались ли наконец западные биологи вступиться за советского коллегу Сергея Ковалева? Но Брежнев расценил бы такую информацию как «отраву розни между странами и народами», и «Голос Америки» переменил свой тембр. В меньшей степени, но тоже в сторону бархатистости переменились голоса Би-би-си и «Немецкой волны».

Итак, Запад принял ограничение функций средств информации как осознанную необходимость. Оказывается, для того чтобы сделать радио советским, по нынешним временам излишне занимать войсками радиоцентры и водружать на них красный флаг.

Нам бы не хотелось, чтобы сказанное было понято как требование, как

претензия к Западу: мол, помогите нам, решите за нас наши проблемы. Обязанность

эта на нас самих, гражданах своей страны. Но: 1) те, кто мотивирует политику разрядки в нынешнем ее виде заботой о смягчении нравов в СССР, должны лучше представлять себе нашу «либерализацию» и соразмерять плату за нее с ее истинной стоимостью; 2) даже чтобы отвергнуть «групповые интересы»[16], и то надо их знать и понимать; 3) нам представляется, что то, о чем мы ведем здесь речь, не только не ограничивается понятием «групповые интересы», но, напротив, выходит и за рамки интересов одного народа, одной страны. Разве объединение добромыслящих людей против зла и насилия где бы то ни было — разве это внутренняя проблема одной той страны, где насилие свило себе гнездо?

Если курс нынешней политики разрядки состоит во взаимных уступках и приемлемых для обеих сторон компромиссах — то в области контактов уступкой со стороны соцлагеря является вообще согласие на контакты, а со стороны Запада — то, что он участвует в них на советских условиях, адаптирует к ним свое поведение и, в конце концов, свою психологию. А это ведет к эрозии общественной нравственности и морали.

Один из аргументов в пользу такого компромисса со стороны Запада — все та же угроза ядерной войны. Однако не только мир, но даже соглашения по безопасности, надо думать, не оказались бы под угрозой из-за того, что Форд принял бы Солженицына, финны опубликовали бы «Архипелаг ГУЛАГ», а Би-би-си информировала бы слушателей о содержании очередного выпуска «Хроники». С другой стороны, «советизация» поведения и психологии Запада никак не гарантирует безопасности в Европе и в мире, а уровень этой «советизации» не будет для советских властей достаточным до тех пор, пока не произойдет полного уподобления сознания, то есть пока мораль и нравственность не окажутся в полном подчинении у практической политики. Но для этого, конечно, нужно видоизменить и политическую систему Запада, внедрить в нее диктатуру государства над личностью.