Мысль, вооруженная рифмами

В наши дни прилагательные типа «милый» произносятся под влиянием орфографии так, как пишутся, в церковнославянской форме. В XVIII в. и во времена Пушкина произносили, а иногда и писали, в исконной русской форме — мой милой друг. Поэтому рифмы типа мой милый — ратной силой были совершенно точными. Еще полвека назад в литературном произношении возвратные глаголы произносились с твердым с, следовательно, точными были рифмы типа ус — сержусь. Рифмующиеся слова надо произносить так, как произносил поэт. И если Крылов рифмовал иногда спёрло — горло, иногда нет — пойде́т (II, 1, 3), если Пушкин рифмовал в «Евгении Онегине» то семьёй — тафто́й, то смуще́нный — отме́нной, мы должны при чтении стихов, независимо от современного произношения, сохранять рифму, ибо «без рифмы стих рассыплется» {Маяковский, 105

}.

Стремясь обогатить свой стих оригинальными рифмами, вызывающими новые смысловые ассоциации, поэты иногда ставят в конце строки редко употребляющиеся слова — имена собственные или варваризмы (иноязычные слова). Например, в балладах Жуковского: Морве́ны — сте́ны, Минва́на — тума́на и т. п. (II, 15). К редким и оригинальным относились составные рифмы, в которых одно слово рифмуется с двумя: где́ вы — девы и т. п. При этом одно из слов либо совсем не имеет ударения (частицы), либо имеет ослабленное (личное местоим.), но в рифме исчезающее. Разновидностями составных являются рифмы каламбурные, в которых сочетаются слова с одинаковым или сходным звучанием и разным значением: стихия — стихи я и т. п. Очень часты они у Д. Д. Минаева (III, 70, 71). Составные рифмы, особенно каламбурные, долго считались комическими, употреблялись большей частью (но не исключительно) в стихотворениях шутливых.

Не следует думать, однако, будто достоинства рифм всегда связаны с их оригинальностью и необычностью. Во-первых, стремление пользоваться только необычными рифмами может привести к вычурности и искусственности. Во-вторых, особенности рифм связаны с особенностями жанра и стиля произведения, его синтаксическим и интонационным строем. Эффектные в говорном стихе или в жанре сатиры и юмора, они могут быть неуместны в напевном лирическом стихе. Стих песенного или романсного строя тяготеет к синтаксическому параллелизму, а с ним вместе появляется и грамматическая рифма. В I главе «Евгения Онегина» очень много (около 15%) эффектных рифм: не мог — занемог, дама — Бентама, Феокрита — Смита

и т. п. В стихотворении «Я помню чудное мгновенье» преобладают грамматические рифмы: мгновенье — виденье, мятежный — нежный и т. п. В сатире Некрасова много эффектнейших рифм, вроде Боржия — не топор же я; «Не все ж читать вам Бокля! || Не стоит этот Бокль || Хорошего бинокля… || Купите-ка бинокль!». В его лирических стихотворениях такие рифмы редки, зато часты грамматические: утешения — спасения, изолью — спою и т. п. (III, 59).

Однако самые звонкие и когда-то оригинальные рифмы при частом их употреблении становятся банальными, ощущаются как звуковой и смысловой трафарет: радость — младость, человек — век

и т. п. Смысловое значение таких рифм ослаблено. В «Путешествии из Москвы в Петербург» Пушкин писал: «Думаю, что со временем мы обратимся к белому стиху. Рифм в русском языке слишком мало. Одна вызывает другую. Пламень неминуемо тащит за собою камень. Из-за чувства выглядывает непременно искусство. Кому не надоели любовь и кровь, трудный и чудный, верный и лицемерный и проч.». Пессимистическое предсказание Пушкина не оправдалось: репертуар рифм неизмеримо расширился благодаря употреблению рифм неточных.

Неточная рифма (шубу — шуму, молятся — волочится, хвалится — пятится

и т. п.), обычная в фольклорных жанрах (пословицы, поговорки, скоморошьи прибаутки, раёшный стих), проникла и в первые литературные произведения, ориентированные на эти жанры (VI, 2); но уже развитая силлабическая поэзия ее отвергла. В XVIII в. неточной рифмой на иной лад пользовался Державин: уедине́нный — царевны, ласточка — касаточка и т. п. (I, 29, 31), но устойчивой традиции не создал. Отдельные опыты были и в XIX в. Так, Некрасов иногда рифмовал звонкие согласные с глухими: многолетнюю — последнюю (III, 59). Со второй половины XIX в. стали распространяться приблизительные рифмы, в которых при одинаковых согласных заударные гласные различались: береза — слезы, душо́ю — ретиво́е и т. п. Любил их и теоретически обосновал их применение А. К. Толстой (III, 42, 40).