Н. С. Мордвинов – адмирал и государственный деятель

В числе наиболее выдающихся планов, без сомнения, стоят его проекты по части законодательства. Надежды передовых людей того времени обращались к Иеремии Бентаму, сочинение которого о гражданском и уголовном законодательстве появилось и в русском переводе в 1805–1806 годах по Высочайшему повелению. Сочинение Бентама «Введение в основания нравственности и законодательства» оказалось весьма полезным в деятельности Николая Семёновича.

Н. С. Мордвинов был ближайшим последователем идей Бентама. Вследствие близких отношений к брату Бентама, управлявшему некогда белорусскими имениями Потемкина, Николай Семёнович вступил в весьма тесные отношения с самим И. Бентамом. Эти отношения поддерживались постоянно, даже тогда, когда применение идей Бентама к русскому законодательству оказалось немыслимым. Идеи политического либерализма были не сопоставимы с политикой царской России.

Бентам писал: «Общая цель, которую имеют или должны иметь все законы, есть вообще увеличивать целое счастье общества и поэтому в первую очередь исключать сколько возможно все, что стремится уменьшать это счастье; другими словами, исключать вред.

Но всякое наказание есть вред; всякое наказание есть само по себе зло. По принципу полезности, если только должно быть допущено наказание, оно должно быть допускаемо только в той степени, насколько оно обещает устранить какое-нибудь большее зло»287.

И далее: «Быть может, найдутся люди, которые с первого взгляда сочтут потерянным трудом ту мелочную осмотрительность, какую мы употребили в установлении этих правил: потому что грубое невежество, скажут они, никогда не ломает головы над законами, а страсть не рассчитывает их. Но зло невежества допускает лечение; а что касается положения, что страсть не рассчитывает, то это несправедливо, как большая часть таких слишком общих и решительных положений. Когда речь идет о таких важных вещах, как страдание и удовольствие, и притом то и другое в самой высшей степени (то есть о единственных вещах, которые могут иметь важность), то кто же не рассчитывает? Правда, люди рассчитывают – одни с меньшей точностью, другие с большей; но все люди рассчитывают. Я не сказал бы, что даже сумасшедший человек не рассчитывает. Страсть рассчитывает – больше или меньше – в каждом человеке; в разных людях, смотря по пылкости или холодности их расположения, по твердости или раздражительности их характера, по свойству действующих на них мотивов. К счастью, из всех страстей наиболее поддается расчету та страсть, излишеств которой общество всего больше может опасаться вследствие ее силы, постоянства и всеобщности: я разумею ту страсть, которая соответствует мотиву денежного интереса; так что эта мелочная осмотрительность (если ее можно так назвать, когда идет дело об установлении правил наказания) имеет наилучшие шансы быть действительным средством – там, где эта действительность имеет величайшую важность»288.

Во всех судебных процессах, передававшихся на заключение Государственного совета, Мордвинов всегда обращал внимание на мотивы, вызвавшие преступление, настаивал на гуманном отношении к преступнику и ратовал за смягчение наказания, назначенного Сенатом. Его мнения об уничтожении кнута, по поводу составления нового уголовного кодекса, клеймения преступников и смертной казни представляют развитие того гуманного взгляда, который так явно обнаруживается в Мордвинове последователе Бентама. «Самый верховнейший и с благосостоянием государств нераздельный закон есть тот, чтобы все коренные уставы пребыли тверды, не потрясаемы и не толкуемы различно… Нужны они как для богатых, так равно и для бедных»289

.

Шел 1810 год. В Европе разгорался пожар будущей войны Наполеона с Россией. Пылала Испания, оказывая яростное сопротивление французским захватчикам и многие в правительстве опасались, что корсиканское чудовище рано или поздно нападет и на Россию. Мордвинов внимательно следил за политической ситуацией в Европе и был уверен, что Наполеон готовит нападение на Россию и необходимо принимать меры, чтобы подготовиться к отражению агрессии.

«В 1811 году один французский эмигрант, г. Д'Алонвиль290 представил, по секрету, отцу моему бумагу с изложением своего мнения о военной системе Наполеона. Отец мой не доверил ее своему секретарю и заставил своих детей переписать копию для себя, а подлинник подал Государю»291, – вспоминала его дочь Наталья.