На далеких рубежах

Девушка сгружала ящики с продуктами и посудой и переносила в комнату, где обычно ужинали дежурные экипажи. Ей никто не помогал.

Украдкой Телюков наблюдал за ней, когда отворялась дверь. Она казалась ему в своем наряде просто очаровательной. Нина, очевидно, чувствовала на себе его взгляд и заметно волновалась.

Взвалив на плечи тяжелый ящик, она неожиданно споткнулась на скользких ступеньках и съехала вниз. Послышался грохот бьющейся посуды. Телюков поспешил на помощь, помог девушке подняться.

— Ушиблись? Сильно?

— Спина… ой… — простонала официантка.

Ее губы искривились, как у ребенка, готового расплакаться. И таким нежным-нежным показалось Телюкову лицо девушки. Взял бы и расцеловал…

— Спасибо, капитан, — она с трудом выпрямилась, замирая от боли.

Телюков отвел ее в комнату и, возвратившись к злополучному ящику, поднял его.

— Э-э, да тут, кажется, одни черепки остались.

— Правда? — испуганно спросила Нина.

— Ей-ей!

Осмотрели ящик. Из десяти тарелок уцелело только четыре.

— Я уже имела предупреждение по поводу этой посуды. Теперь меня уволят.

— За разбитые тарелки?

Нина чуть не плакала.

— У меня уже не хватит зарплаты, чтобы расплатиться.

Телюков поспешно сунул руку в карман тужурки.

— Вот, возьмите, — протянул он девушке десять рублей.

— Нет, нет, спасибо, не нужно! Вы-то здесь ни при чем!

— Ну так что, что ни при чем. Возьмите, прошу вас!

Но Нина упорно не соглашалась взять деньги.

— Ну, как хотите, — сказал Телюков и вышел во двор. То, что он предлагал официантке деньги, кое-кто мог бы истолковать превратно, не следовало этого делать при всех.

Пурга усилилась. Помигивая карманным фонариком, техник-лейтенант Гречка ползал под фюзеляжем самолета с деревянной лопатой, выгребая из-под шасси снег. Увидев летчика, он начал чертыхаться на чем свет стоит, кляня погоду и незавидную судьбу «технаря».

— Вот служба так служба, — ворчал техник, орудуя лопатой. — За ночь намаешься, как сукин сын, а утром придешь домой, а жена и говорит: «От тебя керосином несет, электропроводкой ахнет, как конским потом от цыгана…» И отворачивается, каналья, вместо того чтобы приласкать да согреть мужа!

— Это ваша-то жена? — усомнился Телюков. — Такая заботливая, такая простая и добрая женщина! Не поверю!

— Все они со стороны простыми кажутся, — ответил Гречка. — Впрочем, я не обвиняю свою женушку. Как-никак и чаем горячим напоит, и блинов напечет, а я страсть люблю блины, да еще маслом политые!

— Да, а тут, брат, иной раз придешь домой — холодно, пусто, хоть собак гоняй… Неуютно, грязно…

— А вы женитесь.

— На ком?

Гречка лукаво прищурился:

— А хоть бы и на Нине. Вы не смотрите, что она официантка. Ого! Такую днем с огнем не сыщешь! У-ух, девка! Знаете, лицо у нее — ну, чисто артистка! А загляните в глаза — синие, чистые, как вода в кринице… Это понимать надо! У плохого человека таких глаз не бывает! Да и не избалованная, видать…

Никак не ожидал Телюков таких советов от Гречки. Он был уверен, что техник-лейтенант и в мыслях далек от девушек… В он глаза расписывает… Вишь ты, пригляделся, стало быть…

Бросив лопату, Гречка пошел ужинать, а Телюков зашагал взад и вперед между самолетом и дежурным домиком, неотвязно думая о Нине. Она, как тень, следовала за ним, не оставляя его ни на минуту. Он вспоминал каждый ее жест, улыбку, выражение глаз, излучавших столько тепла… «Вот возьму да и женюсь на ней, — взволнованно думал он. — Разве это так сложно? Где здесь лучшую найдешь? Да и есть ли лучше? Вот и Гречка такого же мнения…» Он потирал руки от радости, охватившей его всего. «А что, если она не согласится? — вдруг закралось в душу сомнение. — Как не согласилась Лиля… Что тогда, а?»

Этот вопрос раскаленным гвоздем застрял у него в голове. Страшно было даже подумать, что еще раз он получит отказ, как получил от Лили.

Дождавшись, пока все поужинали, Телюков набрался храбрости и решительно вошел в столовую.

— Ну как, Ниночка, осталось там что-нибудь для меня? Или, может быть, вы обо мне забыли? А я, правду говоря, проголодался. Вола съел бы! Кстати, был такой обжора, только, конечно, не в нашем полку; это было еще в старое время, в царской армии. Хотите, я расскажу вам об этом случае?

Раздавая ужин, Нина сбросила с себя свое меховое убранство и осталась в своем белом халате, резко оттенявшем смуглость ее кожи и синеву глаз.

— Ужин вас ждет. Садитесь пожалуйста.

— Вот спасибо. Так рассказать про обжору? Это очень интересная история! (Телюков придумал ее для того, чтобы задержать Нину).

Девушка поставила перед летчиком тарелку с гуляшом.

— Ешьте, а то остынет.

— Садитесь возле меня, — Телюков указал на стоящий рядом стул. — Ну, пожалуйста!

Нина, подумав немного, примостилась возле него, сморщившись от боли.

— Так вот, слушайте. Звали обжору Петром. Служил он денщиком у одного офицера. Этот офицер сказал однажды другому офицеру, своему приятелю: