— Индейцы панически боятся лишиться бизонов; по-этому-то они так враждебно и настроены к железной дороге. Они прекрасно понимают, что железная дорога открывает страну для белых и что повсюду вырастут города и селения. Для индейцев бизон — сама жизнь, мисс Марш. Я веду с индейцами борьбу с детских лет. У меня среди краснокожих есть и друзья и враги, и я прекрасно понимаю и ту и другую сторону. Они слепо верят в силу боевого оружия и только наиболее умные и дальновидные из них понимают, что сопротивление бесполезно. Я полагаю, что они будут вести борьбу до тех пор, пока не окажутся окончательно истреблены или загнаны в недоступные места.
— Но ведь это же трагедия! — воскликнула Мэри.
В разговоре с Маршем генерал Кеземент высказал большое недовольство проходимцами и бездельниками, которые, как хищные птицы, отовсюду слетались на постройку.
— Это непоправимо! — с раздражением говорил генерал. — Но я все-таки усмирю их. Мы уже приобрели нечто вроде работного дома в Северном Платте. На прошлой неделе Додж прислал мне распоряжение выкурить эту публику из города. Он слышал много историй об убийствах и грабежах, которые совершаются здесь направо и налево. Недавно ночью мои ребята окружили шайку мошенников и выловили из нее самых заядлых. Бил Хиккок на всякий случай обзавелся револьвером.
Мэри слышала, что дикий Запад очень отличается от более или менее культурного и оседлого Востока. Она очень удивилась, почему железнодорожная администрация терпит эти города, растущие на пути, как грибы, и развращающие народ. Но вскоре узнала правду: тяжелая работа вызывала и необходимую реакцию. Люди так усиленно работали, что требовали в конце концов и грубых увеселений. Они жаждали возбуждения, которое давали им эти временные города в виде виски, танцев, азартных игр и публичных женщин. Их потребность невозможно было удовлетворить одной кашей. Они не смогли бы выполнить такую сверхчеловеческую работу, если бы у них не было ночных развлечений. Такие умные люди, как Кеземент, прекрасно понимали это, но старались всеми силами бороться с грабителями, убийцами и бандитами и вообще держать мошенников и авантюристов всех мастей на привязи.
Неделя за неделей железная дорога продвигалась вперед, блестящие полосы прорезали молчаливые до того прерии. Интерес к новой жизни у Мэри повышался по мере того, как она сама проникалась духом соревнования. Она приходила в восторг от этого великого спорта, когда видела, как самолюбие строителей побуждало их во что бы то ни стало преодолеть препятствия, которые ставили им природа и индейцы. Люди стремились одержать победу. В своем вагоне, который был предпочтительнее грубого сарая, называвшегося «Гранд Отель Унион», она мало соприкасалась с жизнью города, но многие жители знали ее, так как она очень часто разъезжала с отцом вдоль трассы. Она всюду сопровождала его в инспекторских поездках и узнала фамилии и лица многих загорелых гигантов, возводящих насыпи, укладывающих шпалы и рельсы. Здесь были ирландцы, итальянцы, немцы, норвежцы; она старалась быть со всеми приветливой.
Три мушкетера неизменно оказывали ей особый прием, как только она появлялась на конце трассы. Каждый из них имел специальную работу: Слаттери был назначен десятником землекопов; Кезей наблюдал за костыльщиками, с которыми он, несмотря на тяжелую работу, всегда был в обостренных отношениях; старый Шульц стал помощником Кезея и большую часть времени тратил на то» чтобы сдерживать Пата от драки, которую тот часто провоцировал своим острым языком или несдержанным вспыльчивым характером. Дня не проходило, чтобы Слаттери и Кезей не поссорились, потому что для Пата составляло удовольствие рассердить дюжего Слаттери. Но в душе они были преданы друг другу: четыре года совместной службы на фронте спаяли их дружбу. Они ссорились, даже дрались иногда, но каждый преданно заботился друг о друге.
Мэри видела эту дружбу и считала ее истинной привязанностью, которой не нарушал даже острый язычок Пата. Слаттери любил иногда похвастать своими подвигами в армии; Пат слушал и бесстыдно говорил в глаза:
— Честное слово, в Ирландии никогда не существовало ни одного Слаттери, который бы хоть раз намял бока своему хозяину!
Шульц и Динни в таких случаях обыкновенно просили их разойтись. Мэри знала, что никогда не следует принимать всерьез эти ирландские вспышки. Обычно, когда она была гостьей на линии, Пат развлекал ее тем, что устраивал хор, который распевал сочиненную им песенку. Ритмические звуки этой песни смешивались с лязгом сбрасываемых рельс — ударами молотков костыльщиков, стуком лопат, подбивающих землю под шпалами. Кезей с важным видом настоящего капельмейстера первый затягивал песню; ударяя молотом в такт, он пел: