На дружеской ноге (сборник)

Занавес

Романтический диалог о красоте

Фрагмент

Говорит подруге Перси:

«Мэри, будущая Шелли,

Отчего твои так перси

И уста похорошели?»

Отвечает Мэри: «Биши!

Не скреби меня по коже.

Посмотри немного выше,

Ведь глаза прекрасны тоже!»

…

Швецкая баллада

Ура! Мы ломим. Гнутся шведы.

И все на наш редут.

Все началось со шведской спички.

Разжег огонь я по привычке,

Поставил на плиту

Кастрюлю со вчерашним супом,

Чтоб, насладясь куриным трупом,

Подумать с видом самым глупым:

Балладу наплету.

Я не наплел и пары строчек:

Под потолком жужжавший летчик

Мутил мне мысли все.

Но, находясь в припадке духа,

Я осознал, что то не муха

Мне изнасиловала ухо,

А Карлсон на гусе.

Под лампой Акка Кебнекайсе

Кричала весело: «Покайся!» —

И надрывался Нильс.

И фрекен Бок, танцуя шало,

Меня о чем-то вопрошала,

Ей, кажется, гора мешала

Использованных гильз.

Ну да, конечно. Шла Полтава.

Звучали выстрелы картаво,

Одолевал синдром.

И у шатра больного Карла

Бесился бородатый карла,

И пушка, прочищая жерло,

Отхаркнула ядром.

Я думал: разделить бы бред с кем,

Но все в округе стало шведским,

Такие, брат, дела,

Что, шведской тройкой признан лохом,

Я, к шведской стенке пятясь с охом,

Вдруг захотел сходить горохом

От шведского стола.

Но, русского стола отведав,

Забуду разных прочих шведов

До самого конца.

И стану спрашивать сурово,

Что отличает кровь от крова

И кровью налитое слово

От красного словца,

Двенадцатого от Второго,

И карлика от Топорова[14],

И шведа от швеца.

Баллада о петухе

Петух сдавал однажды кросс,

Показывая прыть,

Взбежал он прямо на навоз

И начал оный рыть.

И гусь какой-то произнес:

– Его ведут казнить.

Глагол времен, металла звон —

Не все ли нам равно;

Он жив, а все ж пойдет под нож,

Иного не дано.

Но поднял стон малютка Джон

Жемчужное зерно.

Он голосил что было сил:

– Зачем его казнят?

Казните маленьких ягнят

И сереньких козлят,

Топите слепеньких котят,

Что гадят, где хотят.

Молчит петух, и взгляд потух,

Он позабыл про кросс,

А бедный Джон, что погружен

По темечко в навоз,

Пошел на дно и как зерно

Оттуда не пророс.

Мы все топили, как могли,

Своих подруг и жен,

Ведь может быть любой из нас

Любимой раздражен.

Но не пускайте петуха,

А прите на рожон.

Пусть мир в огне, но если мне

Любимая верна,

С ней заодно уйду на дно

И даже глубже дна,

Туда, где жареный петух

Прошел путем зерна.

II. Шаг в сторону

Мышка

Акрооктавы

Мы осторожно выползли из пред-

Ыдущего без видимых последствий;

Шутили, нанося случайный вред —

Кабину лифта поджигая в детстве.

А судьи кто? За давностию лет

Будь обвинен хотя бы в людоедстве —

Едва ль услышу, что твердят дядья,

Живу – и все, и сам себе судья.

Артист лопаты знает быт лопат,

Лопате ж быт артиста неизвестен.

Активно практикует аллопат

Хотя бы потому, что практик есть он.

Весной ослабевает снегопад —

О нем рассказ особенно уместен.

Свяжи ничем не связанные факты,

Терзай перо, и все равно дурак ты.

Источники, как следует, порой,

Копай всерьез, насколько силы хватит;

Открытия случаются порой:

Морочь людей, пока Кондрат не хватит.

Момент, когда проклюнется герой,

Аорту вдохновеньем перехватит, —

Хорош, да только вопреки ему

Не нужен ты нигде и никому.

Угомонись, отодвигая груз

Любви, надежды, славы (только тихо),

А то они, терзая слух и вкус,

Язвят, как новогодняя шутиха.

Историю наматывай на ус,

Что умирал от скромности и Тихо

(Который Браге) на банкете, в Праге.

Он, кстати, чушью не марал бумаги.

Угомонись, и так уже звенит

Поземка закоулками квартала.

Агония несчастных аонид,

Летящих наискось и как попало,

Отозвалась в бессмысленных на вид

Икринках снега, падающих шало.

Российских муз нерадостный пролет

Артачиться поэту не дает.

Заткнись и пой – врастай в оксюморон,

Будь патриотом – езди в Баден-Баден,

И ангелов ищи среди ворон,

Лады перебирай, но будь неладен,

Останься жить на случай похорон,

Смотри на век, рассчитывая на ден-

Ь (тут мягкий знак торчит на переносе…

           )

Глуптеты

Как глупы те, кто глуп, как те, кто глупы,

А также те, кто смотрит сквозь стекло

Какой-нибудь двояковпуклой лупы

И видит: мир туманом облекло,

И всюду трупы.

Как глупы те, кто полон оптимизма,

Вдыхая испарения с реки

И рассуждая: призма, мол, харизма,

И от чего мы больше далеки —

От православья или эллинизма.

Как глупы те, кто, не купаясь, тонет.

Попал в струю – не выбраться из струй.

И кто про что, барахтаясь, долдонит?

А крест и надпись украшают буй:

«Он не был понят».

Как глупы те, кто пьет без передышки

И напрягает почки, печень, пуп.

Но кто сыграет с рюмкой в кошки-мышки

И разольет, не донеся до губ, —

Тот больше глуп.

Как глупы те, кто делает зарядку,

Кто поутру пускается вприсядку,

Вокруг квартала чапает бегом, —

Уж лучше бы, как все, стрелял десятку

И шел опохмеляться с матюгом.

Как глупы те, кто косы с опохмелки,

И у кого белки почти как белки,

Точней, зрачки в белках, как в колесе.

Детали отвратительны и мелки.

Как глупы те… Короче, глупы все.

Как глупы те, кто курит анашу,

Глаза от удовольствия зажмурив.

Верлен любил такого юно-шу.

Но анаша – не лучшее из курев,

И наркоманов я не выношу.

Как глупы те, кто всем подряд дает