Читаем На Ельнинской земле полностью

В Смоленске, который стал мне не только близким, но и родным городом, я научился по-настоящему понимать и ценить поэтическое слово. И не только ценить и понимать: я и сам попытался сказать в Смоленске свое первое поэтическое слово. Именно живя в Смоленске, я написал свою первую книгу стихов «Провода в соломе». И, наверно, можно считать, что она не стояла вне поэзии, как мои первоначальные, весьма несовершенные стихи. Она полноправно вошла в русскую советскую поэзию наравне с книгами других советских поэтов.

Вслед за «Проводами в соломе» я выпустил в Смоленске и другую книгу стихов — «Провинция». В этой последней впервые появились стихи, написанные с некоторой иронией, а больше того — с улыбкой, то веселой, то грустной, с шуткой, со смешинкой, с юмором…

Впоследствии я продолжал и, если так можно сказать, развивал, развивал не без успеха ту манеру поэтического письма, которая впервые обозначилась в «Провинции».

В Смоленске я встретился со многими людьми — хорошими и плохими; я был свидетелем многих событий, событий, может статься, и не очень крупных по масштабу, но все же таких, которые в моей жизни (да и не только в моей) имели большое значение.

До сих пор по целому ряду причин мне не удалось написать «автобиографических страниц» о «смоленском периоде». Тем не менее я надеюсь, что когда-нибудь напишу…

Поэтому, расставаясь со своими читателями, я не говорю им «прощайте!». Наоборот, мне хочется во всеуслышание сказать: «До свидания, дорогие товарищи и друзья! До скорой встречи!»


1967—1972

«…ЗДЕСЬ ПРОШЛА МОЯ ВЕСНА»

Послесловие

Ни один вид литературы не выражает с такой непосредственностью человеческую жажду самопознания, как мемуарная. Отсюда и ее уходящая в глубь столетий история, и необычная широта круга авторов, и неизменность читательского интереса.

«Исповедь моя нужна мне, вам она нужна, она нужна памяти святой для меня, близкой для вас, она нужна моим детям», — провозглашал А. Герцен, начиная «Былое и думы» — классическое, поныне не стареющее произведение русской мемуаристики. В признании А. Герцена — нравственное, духовное обоснование автобиографических записей, обращенных к современникам, а быть может, и потомкам, объяснение внутренних причин, в силу которых исповедь, т. е. нечто сугубо личное, становится всеобщим достоянием.

Конечно, исходный свой принцип мемуаристы формулируют по-разному (иногда и вовсе не формулируют), не всякие воспоминания причислишь к исповеди в истинном смысле слова. Но если иметь в виду жанр, лучшие, достойнейшие его образцы, то сознание необходимости для себя и для других — сверстников и тех, кто придет позже, — способно подвигнуть человека на нелегкий труд воспоминаний.

В том, что это именно так: внутренняя потребность, преодолевая десятилетия, вернуться к минувшему, заново перелистать страницы, донести содержание их до сегодняшних читателей, прежде всего молодежи, в том, что действительно сопряжено с напряженной душевной работой, — убеждают нас и воспоминания крупнейшего советского поэта Михаила Васильевича Исаковского «На Ельнинской земле».

Делясь намерениями и мыслями, возникшими в процессе написания и по мере журнальных публикаций, М. Исаковский отмечает роль, какую сыграл в появлении на свет его автобиографии первый редактор рукописи и тогдашний редактор «Нового мира» А. Твардовский.

Многолетняя дружба, связывавшая двух поэтов-земляков, на сей раз выразилась в неизменной поддержке редактором автора, в участливых советах, тонких замечаниях. А. Твардовского касалось все, вплоть до подзаголовка воспоминаний, смыслового его оттенка.

«Кроме заголовка «На Ельнинской земле», — замечал А. Твардовский, — по-моему, надо дать и подзаголовок, чтобы окончательно определить характер произведения. Твое «Автобиографические записи» для подзаголовка не годится. Записи и записки — и то и другое не звучит. Я предлагаю так: «Автобиографические страницы». Этот подзаголовок определяет не только то, о чем пойдет речь, но он также включает в себя и другой смысл: он показывает, например, что это не вся автобиография, а лишь ее страницы и что этих «страниц» может быть и больше, и меньше. Словом, ты можешь закончить какой угодно «страницей». А после, если надо, напишешь другие «страницы», и они тоже будут к месту».

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное