На Ельнинской земле

Впрочем, от моих наивных представлений и предположений о том, как живут москвичи, меня очень скоро отвлек мой провожатый. Очевидно, выполняя поручение М. И. Погодина, которого я не видел после того, как мы сели на поезд в Павлинове, он говорил мне:

— Мы сейчас едем с тобою в лазарет «Трудовое братство». Там знают, что ты сегодня приедешь, и ждут тебя. В лазарете ты пока и останешься. Там тебя будут и кормить и поить. Так что об этом не беспокойся. А когда надо будет к глазному доктору, Михаил Иванович пришлет за тобой или меня, или еще кого-либо…

Так во второй половине снежного и морозного декабря четырнадцатого года я неожиданно стал нахлебником лазарета «Трудовое братство».

4

Лазарет «Трудовое братство» размещался в сравнительно небольшом трехэтажном доме № 5 по 3-му Неопалимовскому переулку — недалеко от Зубовской площади. Содержался он за счет каких-то частных пожертвований. Михаил Иванович Погодин, возможно, был каким-то образом причастен к созданию лазарета или же был тесно связан с ним через работавших в нем своих знакомых. Так или иначе, Погодина в «Трудовом братстве» хорошо знали, и я мог попасть туда лишь по его договоренности с администрацией лазарета.

Лазарета как такового, то есть палат, где лежали раненые, комнат, где работал медицинский персонал, я ни разу не видел. Жил я в полуподвальном этаже, который использовался лишь как подсобное помещение.

Мне предоставили небольшую и почти совершенно темную комнату — окно ее было очень низко, и к тому же оно почти вплотную подходило к стене высокого соседнего дома. Правда, в моем распоряжении была настольная электрическая лампа, но я лишь изредка зажигал ее, поскольку врачи советовали мне не увлекаться чтением и письмом при искусственном освещении, а лучше пользоваться дневным светом.

В комнату с электрическим освещением я попал впервые в своей жизни, и для меня было отнюдь не безынтересно провести некоторые опыты, чтобы понять в конце концов, что же такое представляет собой электричество. И когда меня научили, как включать свет, и оставили одного в комнате, я незамедлительно приступил к своим опытам: я то вставлял вилку в отверстия, сделанные в штепселе, и лампа моментально загоралась, то вытаскивал вилку, и лампа немедленно гасла. Просто чудеса какие-то, да и только!

Свои «опыты» я проделал много раз, но все же никак не мог понять, в чем дело: что там происходит внутри этого самого штепселя, когда вилка вставляется и когда она вытаскивается. Ну а отсюда уже недалеко до решения все проверить, все ощупать собственными пальцами. Но оказалось, что самый удобный для этого палец — указательный — в отверстие штепселя не входит: палец определенно толстоват. Тогда я решил довести дело до конца при помощи двух своих мизинцев. Мне хоть и с трудом, но все же удалось одновременно вставить оба мизинца в соответствующие отверстия штепселя до такой степени, что я коснулся ими металлических трубочек, в которые обычно вставляется штепсельная вилка. Электрический ток больно ударил меня, я моментально отдернул руки от штепселя и очень перепугался: мне казалось, что произошло нечто страшное, непоправимое. Но потом вижу — нет, все в порядке, все обошлось. Я обрадовался такому исходу и больше никаких «опытов» с электричеством не проводил.

Добрую половину моей комнаты занимала очень широкая, рассчитанная явно на двоих кровать с пружинным матрацем на ней. На матраце — ничего: ни простыни, ни подушки, ни одеяла. Вероятно, мне дали бы все это, если бы я попросил. Но попросить я не догадался, а может быть, постеснялся. Да к тому же, исследовав матрац, я решил, что и так будет хорошо: я ведь еще ни разу не спал на таком удобном, пружинящем матраце, хотя он и не был ничем застелен.

И действительно, по вечерам я отлично устраивался на нем, положив под голову что придется, и, укрывшись своей теплой бекешей, немедленно засыпал сном праведника. Мой безмятежный сон охранял покрытый белым покрывалом высокий человеческий скелет, неподвижно и безмолвно стоявший возле кровати, прямо у моих ног.

Для какой надобности был приготовлен этот скелет, почему он стоял в моей комнате, я не знал и не пытался узнать. Но в течение целого месяца, проведенного мною в лазарете «Трудовое братство», никаких недоразумений, никаких конфликтов между нами не было, и я нисколько не боялся находиться вместе с ним в одной, даже темной, комнате.

5

Дверь моей комнаты выходила в довольно обширный, квадратный по форме зал с низким потолком и цементным полом. К этому залу примыкали две другие комнаты, уже отнюдь не темные, с окнами на Неопалимовский переулок. Обычно в них жили в ожидании назначения в часть выписавшиеся из лазарета военные — почему-то все больше прапорщики, подпоручики, поручики. Жили они дня по два, по три. А потом уезжали, а в комнатах поселялись другие.

В том же зале у двух окон, выходящих во двор, за своим письменным столом работала письмоводительница лазарета. Работать ей приходилось очень много, потому что вся канцелярия лазарета лежала на ней одной. Очень часто домой она могла уйти лишь поздно вечером.