На грани жизни и смерти

— Что случилось? — чувствуя неладное, спросил я.

— Да дребезжит что-то. Не слышно ничего.

Я прислушался. Действительно, где-то в носовой части слышалось дребезжание. Оно забивало весь гидроакустический фон. По всей вероятности, когда мы были на поверхности воды, под действием штормовой волны расшатались какие-то палубные лючки. Услышать едва уловимый шум винтов при таком дребезжании, конечно, было невозможно.

Вот это здорово, корабль одновременно лишился и зрения и слуха! Досадное стечение обстоятельств… Однако что-то нужно делать. Что же?

Возбужденное состояние в подобном случае — плохой помощник. После некоторого раздумья я принял решение уйти на глубину и начать просушку головки перископа.

Так мы и сделали. Но когда некоторое время спустя вновь подняли перископ, через него по-прежнему ничего не было видно. Теперь оставался один выход — «прочистить уши», то есть во что бы то ни стало устранить дребезжание. Противник мог вот-вот появиться, и мы не могли даже подумать о том, чтобы позволить себе пропустить его. Но ликвидировать неисправность оказалось не так просто. Для этого нужно было всплыть и некоторое время находиться в надводном положении. Однако в такой шторм и в таком ограниченном пространстве — под верхней палубой в носовой части — работать было очень рискованно. Ведь в случае внезапного появления противника подводная лодка должна будет погрузиться немедленно, не будет возможности ожидать, пока человек выберется из надстройки.

Еще и еще раз я обдумывал, как обойтись без такого риска, но ничего придумать не мог, другого выхода не было.

Теперь вопрос стоял о том, кого послать наверх. Я не сомневался, что многие из экипажа вызовутся пойти. Но все ли смогут выполнить задачу?.. Нужен был человек, хорошо знающий дело, способный устранить неисправность в самое короткое время.

Одолеваемый сомнениями, я тронул за плечо Смычкова. Он сменился с вахты, не спал предыдущую ночь, но едва я коснулся его, моментально открыл глаза. Увидев меня, вскочил.

— Не волнуйтесь, ничего не случилось, — успокоил я его, — просто надо поговорить. — Он вяло поднялся.

— Нужно кого-то послать в носовую надстройку. Там что-то дребезжит, Лебедев ничего не слышит. Перископ залит.

С минуту Смычков молчал. Он, конечно, понимал, чем это могло кончиться.

— Это могут сделать два человека. Я или Хвалов, — наконец проговорил он. — Давайте это сделаю я.

Я покачал головой.

— Вам нельзя.

— Не доверяете?

— Да нет, не в этом дело. Просто вам необходимо оставаться в лодке, — ответил я, не считая нужным объяснять то, что Смычкову самому хорошо известно.

— Тогда Хвалов.

— С этим, пожалуй, стоит согласиться, он хорошо знает надстройку.

Хвалов отнесся к моему предложению довольно спокойно. Думая, что он не совсем ясно представляет, что его может ждать, я сказал:

— Имейте в виду, что в случае срочного погружения вы можете не успеть выбраться оттуда…

Он не дал мне договорить:

— Все ясно, товарищ командир. Раз надо — сделаю. А насчет опасности… Мы ведь с вами на войне, а не у тещи в гостях.

— Вам нужно осмотреть трубопровод под верхней палубой, возможно, кое-где оборвались бугеля и лючки…

Через несколько минут Хвалов был готов. Он переоделся в рабочий комбинезон, взял инструменты.

Мы отошли подальше от берега и всплыли.

Уже стемнело. Шторм свирепствовал по-прежнему. Хвалов, обвязавшись, осторожно спустился с мостика и, держась одной рукой за поручни, а другой зажимая инструменты, пошел по палубе. Волна сбивала его с ног, но он, согнувшись, прильнув к леерному тросу, пробирался вперед. Вот он дошел до передней надстройки, с трудом открыл крышку одного из люков и скрылся в нем.

Все свободные от вахты собрались у выхода на мостик и, затаив дыхание, ждали. Моряки уважали Хвалова. Он был отличным товарищем. На него можно было надеяться. Совсем недавно он самоотверженно, выбиваясь из сил, управлял горизонтальными рулями, когда мы прорывались через сеть. В том, что мы тогда выбрались оттуда, немалая его заслуга.

Я стоял на мостике и напряженно всматривался в темноту.

— Не напрягайте глаза, но будьте внимательны, — сказал я Федосову, который стоял рядом со мной.

Мне показалось, что неподалеку мелькнул огонек… Но нет, это только показалось. Я протер глаза, было больно, соленые брызги разъедали их. «Конъюнктивит обострился, наверно», — подумал я.