— Хоть я и был уверен в том, что потопил противника, молчание нашей второй подводной лодки очень меня тревожило. Здесь я уже думал о себе, ведь могло быть роковое стечение обстоятельств, я мог стать бессмысленной жертвой формальности. А лодка не отозвалась и на вторые сутки, и на третьи… — Глаза Моля смотрели на меня с упреком. И в этот момент я видел в них все, что он испытал. «Ведь это был ты, почему же ты не ответил?» — прочел я в его взгляде. Мне стало не по себе, и на немой вопрос я машинально ответил:
— Не работал передатчик.
Мне хотелось, чтобы Моль понял, как немного я был виноват перед ним.
— С часа на час я ждал вызова в трибунал, — продолжал он — Не оставляла мысль, что будут судить со всей строгостью законов военного времени. Странное чувство охватило меня. Ясно сознавая правильность своих действий, я в то же время ожидал сурового наказания, готовился к этому… И вдруг ты обнаружился!.. Нужно ли после этого объяснять, почему я вышел тебя встречать? На пирсе я не имел возможности рассказать тебе о случившемся, ты был занят с начальством, — усмехнулся Моль. — Но и меня оно не забыло. Вечером того же дня мне вручили орден Красного Знамени.
Свежая эмаль боевой награды горела на его груди.
Размышляя об услышанном, я смотрел на Моля и думал: вот ведь совсем недавно мы сидели за школьными столами. Веселый, подвижный Моль был очень безобидным, ничем не примечательным, а сейчас вырос вот в какого человека!
Праздничный подарок
Сильный шторм не прекращался несколько суток. Огромные пенящиеся валы поминутно обрушивались на корабль, но всякий раз маленькая стальная надстройка подводного корабля будто стряхивала с себя белую пену и проглядывала среди бушующего моря.
Несмотря на то что, казалось, мы уже стали привыкать к качке, на этот раз самочувствие у всех было очень неважное. Особенно тяжело приходилось верхней вахте. Каждые полтора-два часа заступала новая смена. Чтобы не смыло за борт огромной океанской волной, приходилось крепко привязываться к металлическим стойкам. В такой шторм нередко прочно приваренные леерные стойки ломаются, как спички. Нетрудно представить себе положение человека, который стоит на мостике и на него непрерывно обрушиваются водяные валы.
Сигнальщик-рулевой Федосов с трудом держится за ограждение. Лицо его бледно. Напрягая остатки сил, он осматривает горизонт. Но о смене не заикается: хорошо знает, что Хвалов — его единственный напарник — cменился час назад и сейчас, привязавшись к койке, тоже до нитки мокрый, лежит в полузабытьи. Через час он снова выйдет наверх, а пока ему нужно отдохнуть.
Уже несколько часов я нахожусь на мостике. Из-за сильных ударов волны держать лодку на курсе трудно, приближенно вычисляется скорость хода, нельзя точно определить величину и направление дрейфа — ветер все время меняет направление и скорость. Густая облачность не дает возможности астрономическим способом определить наше местонахождение. Все это сильно усложняет счисление пути.
В такой обстановке молодому штурману трудно было бы работать, даже если бы он не укачался. Поэтому счисление пути пришлось вести моему помощнику, лейтенанту Щекину, а верхнюю офицерскую вахту почти бессменно нес я сам.
Порывистый декабрьский ветер обжигает лицо, болят глаза. С трудом разжимаются замерзшие губы. Плащ, натянутый поверх наглухо застегнутого полушубка, не спасает от воды. Каждая новая волна окатывает с головой, вода заливается за ворот, и ледяные струйки, неприятно щекоча тело, стекают к поясу. Плечи и поясница ноют от тяжести толстой, набухшей от воды, одежды. Пальцы отказываются повиноваться.
Вижу, что Федосов совсем теряет силы, приказываю нижнему вахтенному помочь ему отвязаться и спуститься на несколько минут. Меня тоже сменяет помощник. Привязываюсь к дивану, но это не помогает — болтает как в центрифуге. Тяжелый из-за плохой вентиляции воздух вызывает рвоту и головокружение. Резкие крены заставляют все время держаться в напряжении, от этого появляется ломота во всем теле.
На нижней вахте люди стоят, широко раздвинув ноги, держат перед собой ведра, но ни на миг не отрывают взгляда от контрольных приборов и работающих механизмов.
Конечно, можно уйти под воду и некоторое время побыть в относительно спокойном состоянии, но надо экономить электроэнергию, она нужна на боевой позиции. Кроме того, мы и так слишком медленно движемся, а в подводном положении скорость будет еще меньше. Так мы не скоро дойдем до места, где нам предстоит нести службу.
Только на пятые сутки шторм немного стих, и мы начали обычные приготовления к предстоящей операции. Над морем опустилась ночь. Кое-кто уже готовился ко сну. Но отдохнуть в эту ночь нам было не суждено. При слабом проблеске луны, показавшейся на несколько мгновений, прямо по носу лодки, в нескольких метрах от нее, сигнальщик вдруг увидел огромный шар. На волне он то показывался наполовину, то тонул.
— Мина! — успел крикнуть он.