Читаем На хозяйстве у тирана полностью

На мгновение показалось, что в последний момент он решит подшутить и снова уберет блокнот за спину, но этого не произошло. Схватив блокнот, я сразу попросила:

– А теперь покиньте, пожалуйста, мою комнату.

– В смысле?

– Вы мешаете мне работать. Вы меня отвлекаете.

– Вообще-то я ожидаю свои рубашки, – он сидел, не двигаясь, продолжал беззастенчиво пялиться на мою грудь.

– Я примусь за ваши рубашки только минут через двадцать, – сообщила я. – Сразу после того, как закончу с вещами детей. Вам нет смысла тут торчать. Когда я поглажу вашу одежду, я тут же принесу ее к вам в комнату.

Он задумался на несколько секунд, потом с ухмылкой мотнул головой.

– Нет, не подходит. Рубашки у меня недешевые, а ты запросто можешь их испортить. Лучше я посижу здесь, все проконтролирую.

Я представила, как он таращится на меня следующие минут сорок, и чуть не застонала. Это теперь вот так всегда будет? Я на такое не подписывалась.

– И все-таки я еще раз прошу вас уйти, – сказала я. – Мне на самом деле мешает чужое присутствие.

Он явно собрался возразить, но тут у него зазвонил телефон. Достав его из кармана джинсов, Борис мазнул взглядом по экрану, нахмурился.

– Ладно, уговорила: пойду к себе, – произнес он, быстро подымаясь с дивана. – Но ты осторожней давай, не прожги там чего-нибудь.

– Я буду крайне аккуратной, – пообещала я сквозь зубы, а потом мысленно сгрудила все его рубашки в кучу и подожгла.

***

Закончив с вещами детей, я быстро погладила рубашки Бориса, повесила их на вешалки. А потом села на диван и минут пять собирала волю в кулак, чтобы отнести рубашки их хозяину.

Борис пробыл в доме всего несколько часов, но уже жутко меня бесил. Бесил одним только видом. Врать не буду: он был удивительно хорош собой, но это вечно самодовольное выражение на его лице все портило. У него постоянно был такой вид, будто он считал меня кем-то вроде рабыни. Впрочем, и его сестрица тактом не отличалась. Всю дорогу говорила со мной сквозь зубы, корчила из себя потомственную аристократку.

Я вздохнула. Нет, не надо себя накручивать. Все-таки мы с Петром Петровичем так и уговаривались: я живу у него на правах помощницы по хозяйству. А значит, надо заткнуть собственную гордость и терпеливо выполнять все, что приказывают. Даже если мне не нравится тон и выражение чьих-то лиц. В конце концов, я тут несколько месяцев прохлаждалась, пора бы и послужить Петру Петровичу верой и правдой.

Подхватив вешалки с рубашками, я вышла из комнаты. В доме было тихо, наверное, дети до сих пор резвились в саду. С легкостью взлетев на второй этаж, я решительно постучала в дверь комнаты, которую теперь занимал Борис. За ней не раздалось ни шороха. Я выждала немного, потом постучала еще. За дверью по-прежнему была тишина. Наверное, внук Петра Петровича забыл про рубашки и куда-то свалил. Ну и прекрасно! Я собралась развернуться на пятках, но в этот момент дверь в комнату распахнулась.

В проеме появился Борис. Он был в одном полотенце, которое довольно неуверенно держалось на узких бедрах. Я не ожидала увидеть его в таком виде, потому растерялась, уставилась на него, как какая-нибудь деревенская кумушка. Тело у Бориса выглядело шикарно. Такие обычно фотографируют для рекламы спортзалов: мускулистые ноги, подтянутый пресс, выдающиеся бицепсы. Черт, да он просто ходячий тестостерон!

Щеки у меня предательски порозовели.

– Не прошло и полгода, – хмуро протянул Борис, открывая дверь шире и отступая, чтобы я могла пройти. – Надеюсь, хоть качество не хромает.

Он явно только что ходил в душ. Волосы у него были мокрые, по его широким плечам и мускулистой груди, покрытой темной порослью, стекали капли воды.

Я не рискнула перешагивать через порог, отведя взгляд в сторону, протянула Борису рубашки. Ужасно не хотелось, чтобы он заметил охватившее меня смущение.

– Сама повесь! – буркнул Борис. – У меня руки мокрые.

Помявшись пару секунд, я все-таки вошла. Вот только ноги почему-то сразу стали ватными. Я кое-как дотопала до шкафа, распахнув дверцы, стала аккуратно развешивать рубашки. В шкафу еще хватало одежды, потому мне пришлось сдвигать все, чтобы втиснуть принесенные вещи. Так получилось, что я ненароком смахнула пару футболок с вешалок. Мысленно чертыхнувшись, быстро все подняла, стала натягивать обратно.

– Чего ты там копаешься? Нашла что-то интересное? – Борис возник рядом, словно из воздуха, надвинулся сзади, почти втолкнул меня в шкаф.

– У вас тут беспорядок, – ответила я, не оборачиваясь. – Я пытаюсь разместить вещи более рационально.

От близости его тела почему-то стало жарко, во рту пересохло.

– Оставь все как есть, – хрипло сказал он.

Его дыхание обожгло кожу у меня на шее, по спине побежали мурашки.

– Не волнуйтесь, больше ничего не трогаю. – Я развернулась, чтобы уйти, но Борис не посторонился. Наоборот упер руки в дверцы, полностью загородив проход.

– Погоди.

Он был выше меня сантиметров на пятнадцать, но сейчас наклонился, и наши лица оказались близко-близко.

– Можешь еще кое-что для меня сделать? – вкрадчиво спросил Борис, пристально глядя мне в глаза.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза