На край любви за 80 дней

По мере продвижения через Аравийское море воздух становится все теплее. Следующие несколько дней наши с Домиником пути не пересекаются. Вскоре я выясняю, что на борту «Вахаш Махата» функционирует отличный спутниковый вайфай, позволяющий мне отправить отчеты в «Экслибрис», предварительно переписав их в более позитивном ключе. Кроме того, я слежу за инстаграм-аккаунтом Доминика. Он продолжает выкладывать свои кулинарные творения. После прибытия сомалийцев он стал включать в репертуар больше основных блюд, но его конек – по-прежнему десерты, хотя, разумеется, кони здесь ни при чем. К несчастью, я слышу о своем сопернике на каждом приеме пищи, потому что экипаж с восторгом встречает все новые блюда. Такое впечатление, что они вечно голодные. Меня это изрядно раздражает, и я принципиально фотографирую только лаймы и свеклу, игнорируя все, к чему приложил руку Доминик.

Кроме еды, я убиваю время расспросами сомалийских пассажиров – всех, кто соглашается со мной говорить. Прошу помощи у Сумайи, и она радостно кивает.

– Я переводчик, – говорит девочка. – Меня только поэтому и взяли. Никто так хорошо не знает английский.

Она указывает на малышку лет шести, которая с веселым визгом носится по палубе.

– Разве что Уули, да она слишком мала для работы.

Я начинаю с Сумайи, старательно избегая упоминаний о ее семье. Я задаю вопросы, которые предполагают развернутые ответы, чтобы она могла говорить о том, что ей интересно. Моя тактика приносит плоды. Как и следовало ожидать, я мало что узнаю о самой девочке, кроме того, что ее конечная цель – найти немногочисленных оставшихся родственников, обосновавшихся в Гонконге. Тем не менее она охотно рассказывает об остальных соотечественниках. Когда я спрашиваю о контрабандистах, которые посадили их на «Ньери», она отмахивается.

– Когда мы отплыли, – говорит Сумайя, – у нас был маленький непотопляемый «Зодиак». Один из tahriibintas – ну, самое подходящее английское слово, что я знаю, – пират, сказал, что это на всякий случай. Но в первую же ночь, как только стемнело, они прыгнули в «Зодиак» и смылись.

Я непонимающе смотрю на девочку.

– Они вас бросили? Посреди океана?

– Угу. У нас есть акушерка, старуха Шамсо, она немножко умеет лечить, а капитана нет. Хула раньше плавала на корабле, а Фатима, вдова рыбака, умеет заводить мотор, только дерево сгнило, и он свалился в воду. – Голос девочки на мгновение прерывается, но она моментально светлеет лицом. – И тут мы увидели ваш корабль! Шамсо была уверена, что вы пройдете мимо, а вы остановились!

От полноты чувств она заключает меня в крепкое объятие. Я прижимаю к себе худенькое тельце, и проходит несколько минут, прежде чем я собираюсь с мыслями, чтобы продолжить беседу.

Неудивительно, что сомалийцы, которые соглашаются говорить, рассказывают трагические истории – их заставили покинуть свои дома война и голод. Но в этих кошмарных рассказах брезжит крошечная искра надежды и порой даже юмора. Я уверена, что это заслуга Сумайи. Она любит посмеяться и частенько напоминает своим соотечественникам всякие смешные случаи.

– Расскажи Роми о свинье, – говорит она Фатиме, и скоро мы втроем захлебываемся от смеха. Я узнаю историю о свинье, приговоренной к закланию, которая выпрыгнула со шхуны, доплыла до берега и спаслась бегством в зарослях Национального парка Лаг-Бадана.

Позже мы беседуем с молодой женщиной по имени Ходан, которая носит в складках дирака грудного ребенка. Ее сын Мохаммед родился на пляже, за ночь до отплытия «Ньери». Все присутствующие женщины собрались вокруг Ходан и закрыли ее от мужских взглядов. Сумайя с Ходан хихикают, вспоминая, как удалось скрыть рождение ребенка от пиратов, которые ничего не подозревали, пока не отчалили.

– Они требовали много риалов за каждого человека, – вспоминает Сумайя. – Но когда мы вышли в море, было уже поздно.

Сумайя улыбается и говорит что-то Ходан. Та улыбается в ответ.

– Я сказала, что Мохаммед достался ей с большой скидкой, – объясняет мне девочка, и я присоединяюсь к веселью.

В процессе интервью я рассказываю Сумайе, что у меня нет ни одной тети и я с тринадцати лет живу с дядей и его партнером.

Она не удивляется и не расспрашивает, просто выслушивает и откладывает эту информацию в сторону.

Вечером после ужина я сижу на палубе – недалеко от лагеря сомалийцев, и в то же время не слишком близко, помня обвинение в «шпионаже». Истории беженцев дали мне массу материала для «Экслибриса». С отчетами все прекрасно, значит, можно разобраться с личными письмами. Я нахожу в ящике бодрое письмо от Томми, который нашел мой аккаунт в инстаграме. Он описывает некоторые из моих фотографий словом «Захватывающе!», да еще и желает удачи в дальнейшем путешествии.