На краю Дикого Поля

Сидя в кабинете Артамона Палыча, мы рассуждали на тему политики, благо приняли по паре стопочек прекрасной водки моей выгонки, и жуя бутерброды с ветчиной и свежими огурчиками собственной оранжереи хозяина дома (красиво жить не запретишь), обменивались мнениями.

— Брожения и мысли о желательности вхождения в круг европейцев, здесь в Новгороде идут от купечества. Это они видят в Западе своё богатство и своё будущее.

— А ждут ли их на западе?

— В том то и дело что нет. Там всё поделено между своими, а пускать чужаков… Да в гробу они таковых видали. Для приличия ведут разговоры, что мол, молитесь не так, не тому монарху подчиняетесь… Ерунда всё это!

— Но ведь верят?

— Ещё как верят! На костёр взойдут благословляя свет с Запада. Ты же знаешь о Борецких?

— Марфа-посадница не из них?

— Из них. Эти люди поставили на службу Западу всё: судьбу города и всех его земель и всех его жителей, даже собственное имущество, положение и саму жизнь бросили в этот костёр. А ведь ни Литва, ни Ливония, ни Ганза пальцем о палец не ударили чтобы им помочь.

— А сейчас, как я понимаю, снова подняла голову та же измена?

— Верно речёшь. Измена подняла голову. Корабельный лес пытались жечь потому что строящийся флот угрожает как раз Литве, Ливонии, Ганзе и Швеции, нынешнему их свету в окошке.

— Получается, что если случится война с любой их этих держав…

— Ганза это не держава, а торговый союз.

— И большая от этого разница? Нанимает войска, содержит флот, при случае может намять бока многим и многим на берегах Балтики. Другой вопрос, что державы, случается, и за честь воюют, то торгаши — только за деньги.

— Согласен, продолжай.

— Так вот: если случится война, то здешние умники бросятся же поддерживать своих кумиров: шпионить, вредить, убивать воинов, и особенно командиров.

— Это так.

— Значит у великого государя единственный выход: рассеять здешних толстосумов и дураков по иным украинам Руси.

— На колья рассадить, оно бы вернее. — с истинной скорбью покачал головой Ремизов, и разлил ещё по одной стопочке.

— А вот скажи мне, ты в здешней кухне почти полгода варишься, а большие силы нужны, чтобы разогнать здешний гадючник?

— Немалые. Новгород крупный город и от границы он близок, так что очень легко можно на помощь изменникам привести литовские отряды.

— Но это же прямая измена! Их надо непременно ловить!

— А ты попробуй литвина отличить от русака. На лицо тот же, одет так же, говорит на том же языке… Больше того: тут, да и по всей Руси есть масса служилых людей пришедших с Литвы и иных стран, а сейчас верно служащих великому государю.

— Это верно. Одного такого я каждый день в зеркале вижу. Да бог с ними, со всеми. Пусть тут приказ Тайных дел голову ломает. А хочешь я тебе забавную штуку расскажу?

— Хочу, рассказывай. Александр Евгеньевич.

— Помнишь братьев Демида и Диомида?

— Конечно помню. Что там у них с сахарной свёклой?

— Со свёклой у них полный порядок. Собственно сахарную они ещё не вывели, но через несколько лет добьются этого, но два кормовых сорта на этом пути создали. Для человека она жестковата, но скотина жрёт её за милую душу. И масличный подсолнух выводят, скоро будет у них несколько сортов с отличной отдачей масла. Тут дело другое. Обратили братья на траву просвирник. Знаешь её?

— Знаю. У неё семя такой, на калач похожее.

— Вот братья уже несколько лет пытаются вывести траву с семенами покрупнее, и чтобы семян было больше. Задумка правильная: с такой травы даже здесь можно два урожая получать.

— И что, не получилось?

— Почему не получилось? Получилось. Только когда они мешок крупы прислали мне на пробу, этот мешок у меня быстренько забрал Лекарский стол Разрядного приказа.

— Зачем?

— Говорят что лекарство хорошее, а постоянно вкушать не стоит. Вот как.

— А ты как?

— Отписал братьям, чтобы культивировали то что получилось для лекарей, и продолжали работу над крупой, которую можно есть постоянно.

— Забавно. А сам-то попробовал?

— Попробовал, а как же. Приличная такая каша, сытная, по вкусу на овсянку слегка похожа, а с мясом и овощами не получилось: Камран Мостави обозвал меня варваром пожирающим драгоценность, забрал крупу, и не дал сварить других каш.

— Вот ведь злодей.

— Не то слово. Правда он же публично сказал, что я святой, и достоин прижизненного золотого памятника.

— Экий он непоследовательный. А памятник за что?

— Да как-то прихожу к нему по какому-то делу, а он как раз осматривает пациента с криво сросшейся после перелома ногой. Там такой сложный перелом у человека лет десять назад был, слава богу хоть вообще ногу не потерял, но срослось криво, да ещё и левая нога оказалась короче правой сантиметра на три. Камран как раз говорил пациенту, что нужно ногу снова ломать, и уже в правильном положении сращивать под гипсовой повязкой.

— А ты тут при чём?

— А я отзываю его в строну, из процедурной в его кабинет, да и толкую, что дескать сделаю ему аппарат Илизарова, с которым он и выпрямит и удлинит ногу.

— И что вышло?