Уезжали они с зимовья тоже скучно. Не было князя Петра, некому было гнать лошадей по узким таёжным тропинкам, залихватски гикать во всё горло, да с барабанным боем, как будто он вёл за собой ратников. Успокаивались они обычно за версту от людных мест и из тайги выезжали степенно, как настоящие зверовщики, показывая этим, что боятся разгневать хозяина тайги... Но они-то сами знали, как хамят в его владениях. Ни князю Петру, ни тому же Федьке или Якову, тот хозяин не мог ничего поделать. Они сидели на государевых окладах, и промысловая удача не задевала их.
Яков вспомнил князя Петра, почувствовал, что к горлу с чего-то подкатил комок. И он, всё ещё под впечатлением от ночного видения, ударил в барабан, притороченный к седлу, выбил размеренную дробь, разгоняя скуку у других. Здорово!.. Научился, в своё время, под Смоленском, в войске князя Дмитрия Черкасского.
«Трр-аа, трр-аа!.. Тра-та-та!» — понеслось для здешних мест чужое эхо, расшибаясь о сосны, путаясь в густых зарослях черёмушника и распугивая всю живность этой странной для здешних мест новизной.
Снятовский наддал каблуками по бокам своей лошадки, отпустил повод, по-молодецки взвыл, подражая шведским рейтарам, идущим в атаку: «Аа-а!..»... За ним припустился Федька, затем и Кобыльский. Даже Гришка затрусил следом на своём вялом жеребчике, который сразу раскачался из стороны в сторону, да так, что, казалось, размахом его низко отвисшего живота вот-вот его же самого и выбросит с тропы; у него что-то внутри ёкнуло, ухнула утроба, испустив смрадный дух, и он затрусил... А казалось — не сможет.
С сосны сорвалась перепуганная этим шумом летяга, мелькнула тенью над головой Якова, далеко спланировала, шлёпнулась на крону пихты и исчезла там среди веток.
На широкую утоптанную дорогу, петляющую по берегу Киргизки, они, угомонившись, выехали шагом.
К зиме в Томске появился новый воевода, князь Семён Мосальский-Клобуков. Он сразу взялся рьяно помогать Тухачевскому и здорово удружил ему: послал на «киргизский рубеж» всё того же Ваньку Верхотурца, чтобы тот уговорил Ишея не помогать «воровским» киргизским князькам. И весть о походе Тухачевского дошла до киргиз, почитай, за целый год.
А к весне из Москвы на челобитные казаков пришёл ответ: воеводам Томска разрешили выдать казакам хлеб из городских запасов. Казаки получили его, но тут же ударили новой челобитной о денежном жаловании из Томской казны. Получив и его, они снова написали челобитную, что «собирались было в поход... друг у друга занимали... одолжали... поднимались на государеву службу... обнищали... И опять они стали ждать, теперь уже жалования, которое, по слухам, шло из Тобольска... В общем, они обосновались в Томске надолго, и выгнать их в поход оказалось не так-то просто.
Но всё же это удалось.
Из Томска Яков выступил всей своей конной ратью как раз на день Акулины. Перед этим он отправил хлебные запасы для своего войска на дощаниках водой, вверх по Чулыму. С ними ушёл томский боярский сын Васька Прокофьев с четырьмя десятками служилых.
И повёл Яков свою рать «сухим» путём, каким уже ходил однажды, когда возвращался из «мугал». У Баимского улуса, на перевозе через Кию, где он когда-то бросил одного бедного Дружинку, он встретил Ивашку Грызова: тот шёл с калмыцкими послами от Курчак-тайши.
Яков затащил его к себе в палатку, налил ему чарку.
Грызов выпил её, солидно, по киржацки скупо. Кашлянув, он потянулся к закуске, всё также степенно, будто осмысливал каждое своё движение.
— Яков, мы прошли киргизскую землицу, — наконец, заговорил он. — И знать бы тебе: там собралось с тыщу киргизских куячников. Да за Омахан-рекой стоят маторцы и тубинцы, напротив устья Уйбата... Плавиться думают на сю сторону, к киргизам на помощь.
Он многозначительно посмотрел на него, почесал затылок заскорузлыми пальцами.
— Зря Верхотурец ездил... Ишей не пойдёт против своих... Ты не надейся на это.
— Ладно, Иван, понял, — сказал Яков. — Ты оставь мне своего вожа, Кулачку-то. До Томска дойдёшь и без него.
Иван Грызов, томский конный казак, ходил в «киргизы» почти что каждый год. Он хорошо знал, что там творится, и к его словам следовало прислушаться. Да Яков и сам понимал, что лучше не заводить задора с Ишеем, попытаться всё уладить миром, уговорить его не чинить им препоны. Всё равно острожек они поставят, когда на то вышел государев указ.
Грызов ушёл с послами в Томск. А Яков свернул свой лагерь и двинулся в «киргизы». Они переправились через Урюпу, миновали Божье озеро, вышли к слиянию Чёрного и Белого Июса. Где-то слева от них, вдали, осталось озеро Иткуль, а затем и каменный городок на Туиме. С притока Белого Июса, быстрой, изумительно красивой речки Улень, они перевалили в верховья Уйбата.
Вперёд, вниз по Уйбату, ушли разъезды казаков. По их следам двинулось и всё войско. Тайга закончилась, и потянулась степь.