Читаем На краю государевой земли полностью

Уезжали они с зимовья тоже скучно. Не было князя Петра, некому было гнать лошадей по узким таёжным тропинкам, залихватски гикать во всё горло, да с барабанным боем, как будто он вёл за собой ратников. Успокаивались они обычно за версту от людных мест и из тайги выезжали степенно, как настоящие зверовщики, показывая этим, что боятся разгневать хозяина тайги... Но они-то сами знали, как хамят в его владениях. Ни князю Петру, ни тому же Федьке или Якову, тот хозяин не мог ничего поделать. Они сидели на государевых окладах, и промысловая удача не задевала их.

Яков вспомнил князя Петра, почувствовал, что к горлу с чего-то подкатил комок. И он, всё ещё под впечатлением от ночного видения, ударил в барабан, притороченный к седлу, выбил размеренную дробь, разгоняя скуку у других. Здорово!.. Научился, в своё время, под Смоленском, в войске князя Дмитрия Черкасского.

«Трр-аа, трр-аа!.. Тра-та-та!» — понеслось для здешних мест чужое эхо, расшибаясь о сосны, путаясь в густых зарослях черёмушника и распугивая всю живность этой странной для здешних мест новизной.

Снятовский наддал каблуками по бокам своей лошадки, отпустил повод, по-молодецки взвыл, подражая шведским рейтарам, идущим в атаку: «Аа-а!..»... За ним припустился Федька, затем и Кобыльский. Даже Гришка затрусил следом на своём вялом жеребчике, который сразу раскачался из стороны в сторону, да так, что, казалось, размахом его низко отвисшего живота вот-вот его же самого и выбросит с тропы; у него что-то внутри ёкнуло, ухнула утроба, испустив смрадный дух, и он затрусил... А казалось — не сможет.

С сосны сорвалась перепуганная этим шумом летяга, мелькнула тенью над головой Якова, далеко спланировала, шлёпнулась на крону пихты и исчезла там среди веток.

На широкую утоптанную дорогу, петляющую по берегу Киргизки, они, угомонившись, выехали шагом.


* * *


К зиме в Томске появился новый воевода, князь Семён Мосальский-Клобуков. Он сразу взялся рьяно помогать Тухачевскому и здорово удружил ему: послал на «киргизский рубеж» всё того же Ваньку Верхотурца, чтобы тот уговорил Ишея не помогать «воровским» киргизским князькам. И весть о походе Тухачевского дошла до киргиз, почитай, за целый год.

А к весне из Москвы на челобитные казаков пришёл ответ: воеводам Томска разрешили выдать казакам хлеб из городских запасов. Казаки получили его, но тут же ударили новой челобитной о денежном жаловании из Томской казны. Получив и его, они снова написали челобитную, что «собирались было в поход... друг у друга занимали... одолжали... поднимались на государеву службу... обнищали... И опять они стали ждать, теперь уже жалования, которое, по слухам, шло из Тобольска... В общем, они обосновались в Томске надолго, и выгнать их в поход оказалось не так-то просто.

Но всё же это удалось.

Из Томска Яков выступил всей своей конной ратью как раз на день Акулины. Перед этим он отправил хлебные запасы для своего войска на дощаниках водой, вверх по Чулыму. С ними ушёл томский боярский сын Васька Прокофьев с четырьмя десятками служилых.

И повёл Яков свою рать «сухим» путём, каким уже ходил однажды, когда возвращался из «мугал». У Баимского улуса, на перевозе через Кию, где он когда-то бросил одного бедного Дружинку, он встретил Ивашку Грызова: тот шёл с калмыцкими послами от Курчак-тайши.

Яков затащил его к себе в палатку, налил ему чарку.

Грызов выпил её, солидно, по киржацки скупо. Кашлянув, он потянулся к закуске, всё также степенно, будто осмысливал каждое своё движение.

— Яков, мы прошли киргизскую землицу, — наконец, заговорил он. — И знать бы тебе: там собралось с тыщу киргизских куячников. Да за Омахан-рекой стоят маторцы и тубинцы, напротив устья Уйбата... Плавиться думают на сю сторону, к киргизам на помощь.

Он многозначительно посмотрел на него, почесал затылок заскорузлыми пальцами.

— Зря Верхотурец ездил... Ишей не пойдёт против своих... Ты не надейся на это.

— Ладно, Иван, понял, — сказал Яков. — Ты оставь мне своего вожа, Кулачку-то. До Томска дойдёшь и без него.

Иван Грызов, томский конный казак, ходил в «киргизы» почти что каждый год. Он хорошо знал, что там творится, и к его словам следовало прислушаться. Да Яков и сам понимал, что лучше не заводить задора с Ишеем, попытаться всё уладить миром, уговорить его не чинить им препоны. Всё равно острожек они поставят, когда на то вышел государев указ.

Грызов ушёл с послами в Томск. А Яков свернул свой лагерь и двинулся в «киргизы». Они переправились через Урюпу, миновали Божье озеро, вышли к слиянию Чёрного и Белого Июса. Где-то слева от них, вдали, осталось озеро Иткуль, а затем и каменный городок на Туиме. С притока Белого Июса, быстрой, изумительно красивой речки Улень, они перевалили в верховья Уйбата.

Вперёд, вниз по Уйбату, ушли разъезды казаков. По их следам двинулось и всё войско. Тайга закончилась, и потянулась степь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Живая вещь
Живая вещь

«Живая вещь» — это второй роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый — после. Итак, Фредерика Поттер начинает учиться в Кембридже, неистово жадная до знаний, до самостоятельной, взрослой жизни, до любви, — ровно в тот момент истории, когда традиционно изолированная Британия получает массированную прививку европейской культуры и начинает необратимо меняться. Пока ее старшая сестра Стефани жертвует учебой и научной карьерой ради семьи, а младший брат Маркус оправляется от нервного срыва, Фредерика, в противовес Моне и Малларме, настаивавшим на «счастье постепенного угадывания предмета», предпочитает называть вещи своими именами. И ни Фредерика, ни Стефани, ни Маркус не догадываются, какая в будущем их всех ждет трагедия…Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Историческая проза / Историческая литература / Документальное