На краю неба

Сколько прошло времени? Пару минут? Пятнадцать? Полчаса? Проснулась от резкого звука.

Нет, так ей всего лишь показалось. Дима поставил на прикроватный столик чашку кофе, но он не мог сделать это громко, просто Кате по утрам даже от шепота хотелось зажмуриться.

— Димочка, иди погуляй. Ты уже собрался, я чувствую. — Отпив пару глотков, поставила чашку на место и снова улеглась на кровать, оставив спину обнаженной, а ноги прикрытыми простыней.

Дима ответил тихим смешком и приблизил к ней свое лицо. На щеке Катя почувствовала его дыхание.

— Я точно не пойду, — еще раз повторила для убедительности, — до вечера не вылезу из постели. Хочу выспаться наконец, а ты сходи, тебе же нравится.

Он ничего не сказал. Молча вышел на террасу в распахнутые двери спальни, словно только и ждал этого предложения. Двинулся по дорожке, которая вела к морю, к общественному пляжу без зонтиков с лежаками. Других пляжей на Сен-Бартелеми нет. Как и нет среди отдыхающих случайных людей.

Сквозь резную листву пробивались первые рассветные лучи. Каменистая насыпь скрипела и шуршала под подошвой. Пискляво и резковато кричали вдалеке чайки. С каждым шагом воздух становился все гуще, влажнее. На берегу Крапивин снял обувь, подхватил ее и медленно побрел вдоль побережья, оставляя на белоснежном песке цепочку следов.

Здесь на него напала бессонница — на этом райском острове, в эти дни. Не та тяжкая, когда отсутствие сна выматывает и обессиливает, а такая, когда не спится из-за боязни пропустить что-то интересное.

Он спешил: ложился поздно, вставал рано. Спешил жить. Дышать. Гулять. Любить. Любоваться рассветами, закатами. Загребать руками горячий ветер. Хватать ртом жаркий воздух. Делать все то, на что в его обычной повседневной жизни так не хватало времени. Потому что в этой жизни он мотался по разным странам, но не имел свободной минуты, чтобы полюбоваться какими-то красотами: из самолета в автомобиль, из автомобиля в гостиницу или квартиру. Жил на земле, но уже забыл, что такое чувствовать под ногами землю.

Зашел в воду по щиколотку, ноги тут же приятно увязли в мокром песке. Наслаждаясь теплой прибрежной волной и немного щурясь от отражающихся на воде бликов, пошел по берегу. Вокруг острова нет рифов, волны на пляжах бывали очень большими.

Давно у него не было такого отдыха, чтобы забыть о телефоне и ноутбуке, и потерять связь с внешним миром. Такое расслабление немного тревожило, не помнил, когда позволял себе подобное: только отдых, и все. Без запланированных на это время встреч и дел, которые можно было организовать «заодно».

Дни на Сен-Барте у них с Катей текли ленивые, но не скучные. Как обычно, с декабря остров бурлил и гремел зажигательными вечеринками. Концерты, показы мод, танцевальные выступления и кабаре-шоу будут продолжаться до десятого января, но Крапивин устал и насытился всем этим еще в первую неделю.

Солнце поднималось все выше, щедро раскрашивая море в яркие краски. Бурная ночь сменялась безмятежным спокойным утром. Ветер трепал рубашку, как будто пытался ее стянуть. Море, необъятное и сильное, дышало в лицо солоноватой свежестью.

Вспомнился вчерашний ужин в «Le Santa Fe» и надоедливый Ромеро, хотя все же не мог винить художника в его откровенном интересе, самого пару дней мучило странное чувство. Знакомое, но забытое, а потому уже непривычное…

Пляж стал наполняться туристами. Пропало ощущение уединения, и стерлось впечатление, что все здесь, воздух, ветер, море и песок, принадлежали только ему.

Дима вернулся на виллу. Катя еще спала, повернувшись полубоком, закинув руку за голову. Белоснежная простыня сбилась на бедрах, окутав их словно пеной.

Он и хотел, чтобы она еще спала. Сегодня желание нарисовать ее стало особенно сильным, возможно, порожденное любопытством Ромеро и леностью этих солнечных дней. Желание это Диму внутренне немного смущало, очень долго не испытывал ничего похожего на внезапное вдохновение. Именно так называют этот зуд люди, чья работа или жизнь как-то связана с творчеством.

Ее блестящие, рассыпавшиеся по плечам и подушке волосы… шея, округлое плечо, согнутая в локте рука, изгиб талии, обнаженное бедро… солнце, золотившее кожу…

Начал искать, чем бы нарисовать спящую Катю. Пошарил по ящикам. Нашлась белая бумага, авторучки, пара карандашей, но ни красок, ни кистей у него в этом доме не было.

Взгляд упал на чашку остывшего, почти нетронутого кофе.

Тогда принес стакан чистой воды и в ванной разобрал Катину косметичку, позаимствовав кисти для макияжа, несколько чистых спонжей и палетку темных теней. Разложил все на столике, сюда же поставил кофе.

Уселся в плетеное кресло. Пощупал кисточки, проверяя на мягкость Мазнул сухой щетиной по тыльной стороне руки. Самую толстую окунул в кофе и сделал несколько неровных коричневых мазков по чистому листу. Ему попалась тонкая, слишком восприимчивая для краски бумага.