На крутой дороге

Эта неожиданная встреча после десятилетней разлуки пробудила в обоих столько незабываемых и волнующих воспоминаний, что Морозов, понимая их переживания, невольно умолк и отвернулся.

— Гай-гай! — наконец произнес Вовнига, заметив, что и у Гонтаря влажные глаза. — Это уже не по-казацки, хлопче.

Он снова поднялся, еще раз внимательно поглядел на Гонтаря, словно желая убедиться, что это действительно он, и протянул к нему свои старческие руки.

— Так давай же почеломкаемся, сынок…

Что-то невыразимо трогательное было во встрече этих двух пионеров днепровского строительства.

Однако в часы битвы и самому родному гостю внимания не уделишь. Морозова позвали в цех, к Гонтарю со срочными делами собрались люди, и, пока он решал дела, Вовнига незаметно вышел из кабинета. И как вышел — так и пропал. Задал он всем хлопот. Где только не искали его — и в цехах, и во дворе. Уже стали тревожиться, опасались, не убило ли, не засыпало ли лоцмана при взрыве.

Но поздним вечером, когда совсем стемнело, он неожиданно вырос на пороге штаба в сопровождении Надежды.

— Где это вы были, атаман? — развел руками Гонтарь.

— Под арестом.

— Под каким арестом?

— Даже в контрах походил, — ответил Вовнига, и под его мохнатой сединой, спадавшей на глаза, засветилась усмешка. — Сто лет топчу землю, и не ходил в контрах, а тут довелось.

Оказалось, что Вовнига был на самом берегу. Потянуло поглядеть на плотину. В селе уже ходили слухи, что ее совсем разрушили, недаром же, говорили, вершины порогов снова появились на поверхности, и это беспокоило Вовнигу. Именно для того, чтобы самому хоть одним глазом взглянуть на свою плотину, Он и взялся лично сопровождать сюда мажары.

Старик тихонечко пробирался береговыми траншеями до шлюзов, когда его задержали и стали расспрашивать, кто он и что ему надо. Кто-то из бойцов заподозрил что-то неладное и сгоряча назвал его контрой. Старик доказывал, что он свой, а не контра, ссылался на заводских, которые его знают. Тогда командир батальона приказал бойцу проводить его на насосную и там проверить, правду ли он говорит. Вот старый лоцман и должен был под дулом винтовки, как арестант, плестись до самой насосной, пока его там не вызволила Надежда.

— А все ж таки держится. Я ж говорил! — как упрек кому-то бросил Вовнига.

Гонтарь догадался, где был и о чем тревожится старый строитель. Сам он тоже не раз с волнением вглядывался в очертания плотины. И с грустью пожаловался:

— Прорвали ее, атаман.

— Пустое! — внезапно махнул клюкой оптимистически настроенный лоцман. — Пустое! Залатаем бетоном — и снова будет стоять, пока свет стоит!

То, что плотина вопреки всему по-прежнему возвышается над Днепром, хотя ее и прорвали, будто придало ему свежей молодецкой силы. Он вернулся с берега оживленным, на редкость разговорчивым и только теперь поинтересовался, как живут заводские рабочие, что вырабатывает завод.

— Наверное, пушки? А? Или, может, машины какие? Ему рассказали, что, к сожалению, завод уже не работает, что все оборудование приходится вывозить на Урал.

— Куда, куда? — настороженно спросил Вовнига.

— На Урал, атаман, — сказал Гонтарь.

— Как же это на Урал? — разгневался седой запорожец. — Это куда же, значит? В чужую хату?

Он сурово поднялся и, опершись на клюку, долго стоял так, в постолах, широких полотняных штанах, в такой же полотняной запыленной сорочке, с крестиком на загорелой сморщенной шее, напоминая задумавшегося древнего пророка.

— Погибла Украина, — тихо сорвалось с его дрожащих, до черноты запекшихся губ. — Погибла…

Надежда невольно поднялась. Еще в школе она заучивала параграфы Конституции, много слышала, читала, а потом и сама рассказывала о дружбе советских народов, о нерушимом союзе, объединявшем их, но никогда над этим особо не задумывалась. Для нее все это было обычным, закономерным, и каких-то иных взаимоотношений между народами она не представляла. Поэтому, когда возникла необходимость эвакуации на Урал, в Туркмению, в Башкирию, в Казахстан, ей и в голову не приходило, что едут куда-то в «чужую хату». И вдруг — «погибла Украина». Слова столетнего лоцмана взволновали Надежду. На какое-то мгновение перед ней встала вся история когда-то одинокой Украины, на которую со всех концов нападали хищные полчища, грабя, разоряя, угнетая народ, и Надежда впервые с ужасом подумала: «А что было бы с Украиной, если бы она и доныне оставалась одинокой?..»

Наверное, эту же мысль Гонтарь хотел пробудить у седого лоцмана, когда осторожно и тактично, чтобы еще больше не взволновать его строптивую, крутую натуру, начал успокаивать Вовнигу.

Но Вовнига и слушать не стал. Молча повернулся к выходу и, постукивая клюкой, побрел со двора.

Гонтарь попробовал было остановить его, уговорить переночевать, однако Вовнига как будто ничего не слышал. Накричал на своих девчат — теперь и погонщиками волов были только девчата, — надел ярма на круторогих и, не простившись, поехал.

Надежда с Гонтарем еще долго стояли на дороге, прислушиваясь, как громыхали по мостовой мажары и как долетали из темноты полные горечи и в то же время сердитые возгласы Вовниги: