Тем временем они давно миновали баркас, так и продолжавший, всё больше ветшая от ненастий, лежать на боку, вышли на просторный алас, с двух противоположных сторон которого возвышался густой, с трудом проходимый ельник. В него, словно вкраплённые, наполовину своей ширины вдавались пышные кусты щедро расцветшего красного шиповника с торчащими, как пики, острыми иглами-колючками. Его плоды, окончательно набиравшие спелость в первые осенне-зимние ночные заморозки, в старину бедными якутами широко использовались в качестве заварки, а целебные свойства позволяли им приготовлять разные отвары, успешно излечивающие простудные заболевания.
В самом конце аласа вдавалось далеко вправо в сухостойный смешанный лес кочковатое болото, по топким берегам поросшее густой, острой, как лезвие якутского ножа, осокой и высоченным, — не ниже человеческого роста! — зелёным камышом. Оно давно бы высохло, если бы не подпитывалось подземными ключами и, протекая через него, не бежал бы довольно широкий ручей, позволяющий лишь ближе к низким берегам покрываться воде бледно-жёлтой ряской. Через него ещё в стародавние времена местные якуты построили бревенчатый мост, благодаря которому беспрепятственно возили в наслег из реки питьевую воду и все необходимые товары первой необходимости, доставляемые на баржах торговой организацией “Сельпо” из районного центра. А в другую строну для погрузки на эти же суда подвозилась вся выращенная в летнее время на фермах и полях сельхозпродукция, идущая для снабжения населения многочисленных алмазодобывающих предприятий города Мирный. Зимой же опытные охотники, не один месяц промышлявшие в дремучей, заснеженной тайге и вернувшиеся с богатой добычей, торопились доставить по договору в центральную контору госпромхоза, находившуюся в городе Ленске, в обмен на охотничьи припасы и товары повышенного спроса сохатину и известную далеко за пределами страны знаменитую якутскую “рухлядь”: колонковые, беличьи и собольи меха!
Болото с приходом весны обращалось в самое настоящее царство ярко-зелёных, лупоглазых, с перепончатыми задними лапками крупных лягушек, чьё настойчивое кваканье по вечерам было ясно слышно каждому человеку, проходившему мимо. И он не мог волей-неволей удивлённо не задаваться вопросом: “Это как же эти болотные твари выживают в пятидесятиградусные морозы зимой, длящейся почти целых восемь месяцев?” Нередко можно было увидеть на болоте зычно кричащих длинноногих чибисов и куликов, то и дело перелетавших с одного берега на другой. Не боялись появляться рядом с человеческим жильём и цапли, стоявшие во время отдыха на одной длинной, сухожильной ноге, спрятав востроносый клюв под серое широкое крыло. Порой и утки, в основном чирки да вострохвосты, устроив в камышовых потаённых местах гнёзда, выводили в них своих детёнышей, изредка покидая потайные гнёзда, чтобы, выплыв на чистую воду, подкрепить свои силы травой и разными насекомыми: чернявыми, с короткими хоботками мухами, пауками с ядовитыми жалами и моторно гудящими стрекозами с прозрачными, как будто стеклянными, рифлеными крылышками. Охотясь на уток, расправив во всю ширь сильные крылья, над болотом часами парили и парили востроглазые грозные коршуны, стремительно, как стрелы, проносились пятнистые ястребы. А глубокими ночами, весь день хоронившиеся в глубине леса, прилетали и круглоглазые, в свободном полёте кажущиеся медлительными, нечасто машущие крыльями ленивые совы, большие любительницы мышей, которые во множестве водились на прибрежных полянках.