На ленских берегах

Солнечное колесо, весь день лучезарно катившееся по высокому небу, наконец, скрылось на самом горизонте за лесистыми сопками. Но вечерний сизо-чёрный мрак, с каждой минутой сгущаясь до непроглядности, не опустился плотным покрывалом на затихающую землю, хотя бесчисленные звёзды, плазменно горящие во главе с ковшом Большой Медведицы, из которого до самого утра изливалось широким потоком лучистое серебро, ещё в свой черёд не проклюнулись, как цыплята из хрупких яиц. Само небо, словно раскалённое в горновом пламени до белого языкастого свечения железо, исходило таким икрящимся, фосфоресцирующим светом, что взгляд продолжал отчётливо, почти как днём, видеть далеко во все стороны, лишь подёрнутые лёгкой, нежно-розоватой дымкой, словно знойное марево, слегка колыхавшееся от ветерка, прилетавшего с реки, где у границ отмелей горели маяки.

Когда Анатолий Петрович с Марией вышли на обрывистый, поросший густым сосняком, крутой берег, то все приглашённые участники праздника, кто на моторных лодках, кто на арендованном у речного порта пассажирском теплоходе покинули гостеприимный наслег. Вокруг установилась настолько глубокая тишина, что были хорошо слышны монотонно зудящие серые комары, которых из-за ветра, отгонявшего их в глубь леса, стало не так уж много. Влажная прохлада, волнами исходящая от речной воды, приятно освежала разгорячённые лица, вносила в души тихое умиротворение и сладко расслаблявшую тела светлую лень. Безотчетно предавшись ей, молодая пара, которой предстояла далёкая обратная дорога, вместо того чтобы поспешить к сельсоветовской моторке, терпеливо ожидавшей их, села рядом на слегка влажную от только что выпавшей росы, медвяно пахнувшую бархатную траву.

Анатолий Петрович нежно обнял Марию за упругие точёные плечи и устремил свой зоркий взгляд в даль речного простора. Сколько бы раз прежде — и в звонкой юности, и в ранней молодости — он, наделённый от природы романтической, мечтательной натурой, в поисках свежей поэтической строчки, нового образа или просто исполнившись горячим желанием утолить жажду прекрасного, это ни делал, всегда убеждался, что родная северная природа своим необъятным величественным размахом и неповторимой красотой, как мудрая, вечная книга, с невероятной магнетической силой, притягивает к себе, и всё в этой жизни видится вновь и вновь глубоко по-новому, настолько она, несмотря на вечную мерзлоту и ярые, жгучие морозы, необычайно многолика!

Широченная, могучая Лена напоминала огромную ленту, бесшумно струившуюся далеко на Север, аж за самый синий окоём. Она была словно окрашена от берегов короткими тёмными тенями, а в самой середине, по стрежню наполнена молочно-белым светом, который, струясь с небес, как в толстом стекле, искристо преломлялся в воде, от чего создавалось такое впечатление, что вот-вот поверхность реки покроется холодными пламенными вспышками, очень похожими на заполярные всполохи, и все вокруг мгновенно станет ещё светлее и красивее! Анатолий Петрович, мысленно ярко представив себе это, так сильно восхитился душой, что вдруг вскочил и, резко протянув руки вперёд, к реке, восторженным голосом произнёс:

— Саха, мин эйиигин таптыыбын! — и, посмотрев на Марию, умилённо спросил: — Разве в самом деле не волшебный вечер?..

— Да, очень красиво! А что вы сказали по-якутски?!

— Земле, взрастившей меня, признался в своей сыновней любви! А ты о чём подумала?

— Просто меня удивила ваша неожиданно бурная реакция!..

— Неожиданная, говоришь! Для тебя, согласен, так и есть! А вот для меня самая что ни на есть ожидаемая! И не может быть другой, ибо любить беззаветно, всем сердцем, до самого смертного часа можно лишь тогда, когда понимаешь, что в смысле добра и жажды творить прекрасное значит по самому высшему счёту, возможно, только на той земле, без которой не представляешь своей жизни! Ах, я бы ещё с удовольствием полюбовался ленскими просторами, да ехать надо!

— Надо! — сказала Мария. — Но после вашего чтения праздничного стихотворения меня так и подмывает спросить вас, что означает айхал, которое неоднократно звучало в толпе среди якутов в вашу честь?

— Ну, прямо-таки в таком высоком значении?! Извини, но здесь ты откровенно преувеличиваешь, ибо слово айхал выражает восхищение или восторг, ведь оно по-русски значит слава! Поэтому я иначе, как благодарную похвалу его в свой адрес ну, никак принять не могу! — И, улыбнувшись, добавил: — Поскольку честь имею! Да-да, ту самую, потерять которую для настоящего мужчины значит только одно: умереть!

— Но ведь стихи и правда получились замечательные! Они настолько образны, настолько заряжены духовной энергией, что взрывают сознание, проникают до самого дна в душу, да так, что аж мурашки по коже бегут! Нет, что ни говорите, у вас несомненный поэтический талант! Вам на поэта, а не на экономиста учиться надо, ведь время-то уходит, причём безвозвратно, как ленская вода в Ледовитый океан!