«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

При первом знакомстве подсунул мне Ситников большую «книгу отзывов», наподобие тех, что в выставочных залах лежат, и попросил впечатления свои описать. Господи, как же я мучился, пытаясь хоть какие-то связанные слова из себя выдавить! Сам же хозяин стоял у меня за спиной и, буквально дыша мне в затылок, следил за тем, чтобы я не читал чужих отзывов, а свое оригинальное писал.

Со временем, когда он попривык ко мне, я не раз у него эти книги просматривал. Все что душе угодно можно было найти в них: автографы поэтов – Холина, Сапгира, Евтушенко, Искандера, Вознесенского, Лимонова, Севы Некрасова, художников всяких замечания, а то и наброски… И еще неожиданные по своей искренности откровения никому не известных, далеких от искусства людей, которых по лукавой прихоти судьбы заносило в Васину мастерскую. Ибо открыт и вседоступен был дом его, а от одиночества, тоски, скуки или же любопытства куда только человек не попрется.

Порой он уже начинал жаловаться – полушутя, полувсерьез:

– Это что же такое получается? Все, кому не лень, ко мне прут. И благо, если бы чего путное с собой приносили: новости или же идеи какие, или воблы – на худой конец. Так нет же, глаза нальют и здравствуйте вам, Василий Яковлевич.

Третьего дня дружок ваш, который якобы из князей будет, приплыл. Пришел незвано негаданно и сидит сиднем. Зачем, для чего? – непонятно. Я ему: «О чем это вы, Костя, задумались так глубоко?» А он, знаете ли, весь трясется – такой мелкой дрожью и улыбается – криво так. И вдруг спрашивает невпопад, словно это он беседу завел: «Как вы думаете, Василий Яковлевич, что значит двойной родственник?» Я это как подковырку воспринял. Знаете, такие шуточки гнусные есть: чего не ответишь, все равно – дурак. А поскольку я себя за дурака не держу, то прямо его и обрезал: «Если вы, Костя, к беседе не расположены, то лучше в следующий раз заходите, милости прошу. Картин сейчас новых у меня нет, и когда их писать-то? – все гости да гости, а гостей, известное дело, развлекать надо. Так что всего вам доброго и до следующего раза».

А он, словно и не слышит ничего и свое гнет: «Хотите верьте, хотите нет, а я буду прямым потомком князя Одоевского. Да-да – того самого, который во глубине сибирских руд. Но вот какая беда приключилась: прадедушку моего якобы за возмутительное пьянство государь император Александр Александрович княжеского достоинства лишил. Это редчайший случай в русской истории! Сам государь этот не просыхал, а род наш ни за что, ни про что обидел. Оттого стал младший сын прадедушки – мой дедушка убежденным большевиком-ленинцем. Впрочем, он тоже не просыхал, и его по этой причине из партии выперли, а заодно и из начальства тоже. И очень правильно сделали!

Вы посмотрите, что получилось. В то знаменитое лихолетье на их заводе сверхсекретном весь молодняк, всех ведущих спецов, как убежденных врагов народа, пересажали. А ведь они из этого самого народа только-только вылупились, не то что мой дедушка – бывший князь. Но про него, алкаша беспробудного, все забыли, вплоть до самой войны, а там опять на свет Божий извлекли: начальником сделали, в партии коммунистической восстановили. На все глаза закрыли: в тяжелую для страны минуту талантливый русский советский ученый «может» иметь маленькие слабости.

Когда же война окончилась и с евреями разборки начались, его опять из партии выгнали. Он, видите ли, от пьянства политическую чуткость потерял. Вместо того чтобы скрытых и явных иудеев выявлять и гнать в шею, всячески потворствовал «засилью».

Потом опять восстановили, а когда за вредность характера, выражавшуюся в превратном толковании постановлений партии и правительства, вновь порешили изгнать, он взял да и помер – прямо на партхозактиве, в сильно нетрезвом состоянии. Так и был похоронен по «первому разряду» – при всех регалиях, заработанных им в труде и бою. Вот это и называется «Круговорот колеса Фортуны». Понятно?»

Ну, я ему говорю: «Конечно, понятно. Отчего же, Костя, не понять. Старый, но котелок еще варит. Однако причем тут ваш покойный дедушка. Вы, если я не ослышался, про какого-то двойного родственника

спрашивали. Это как понимать прикажите?»

Он тут улыбнулся ехидно и заявляет: «И очень даже просто. Судите сами: князь Одоевский двоюродным братом Александру Сергеевичу Грибоедову приходился – кузеном по старому стилю. Следовательно, и я – родственник Грибоедова, а сам себе – двойной родственник. И наплевать, что не князь. «Родственник Грибоедова» – это звучит гордо!»

А сам весь грустно, как погорелец убогий, улыбается.