«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

Под конец остались мы с Гуковым вдвоем. Интересного народу вокруг не наблюдалось, денег тоже, а домой идти не хотелось. Вот тогда Гуков и предложил:

– Пошли к Васе Ситникову, я тебя с ним познакомлю. Он тут совсем рядом живет, на Малой Лубянке. Стоит только двором пройти, и мы – там. Если желание будет, можешь ему при случае свои рисунки показать, у него глаз острый, он тебе мигом мозги вправит.

– У меня есть, кому мозги вправлять, в художественной школе таких слесарей, сколько хочешь, осточертели все. Ну его к черту, твоего Ситникова!

– Да брось ты кочевряжиться, это я так, в шутку, сказал насчет рисунков. Не хочешь, и не показывай. И мы пошли.

Как сейчас помню этот двухэтажный неказистый флигель, подобострастно притулившийся под сенью конструктивистской громады – комплекса зданий КГБ. Вход в него из-под арки. Посетители должны заранее в звонок потыкать, к Ситникову – три раза. Однако это чистой воды формальность – дверь в подъезде всегда открыта. В подъезде полумрак: лампочка, слабенькая и грязная, едва освещает широкую деревянную лестницу с большой площадкой наверху.

На этой вот самой верхней площадке – ну, вылитая тебе трибуна! – по обыкновению своему стоит сам Василий Яковлевич Ситников и зорко, как орел степной, всматривается в полумрак – что это за личности к нему пожаловали?

По обстоятельствам и реагировал.

Ежели участковый или некая безличностная рожа в штатском идет – простой прием, обывательский. А если, скажем, гость пыхтит солидный – профессор-меценат, иностранец какой-нибудь, или дамочка в шляпе, или же целая группа подобных особей – тут уж смекает, надо себя в наилучшей форме представлять. Что и делалось им с неизменным вдохновением и сопутствующим ему успехом.

Пока гости, робея, впотьмах по лестнице ползут, бежит он быстренько к себе, как бы прибраться. Назад выплывает уже с форсом: в заляпанной краской фуфайке или же в дырявой, словно в нее палили из ружей дробью, красной майке и разбитых кирзовых сапогах. Длинные черные волосы по-пиратски собраны в «хвост», на голове – умопомрачительная шляпа, у пояса тренировочных трикотажных штанов – связка всевозможных ключей, на груди – здоровенный крест.

Станет наискосок от двери, зажмет в зубах кисть, одной рукой небрежно на дверной косяк обопрется и в позе этой застынет – благо торс он имел изумительный, каждый мускул играл. Стоит молча, как изваяние, и гостей своих глазами пытливо сверлит, наслаждаясь, очевидно, их интеллигентской робостью и конфузом.

Потом, когда почувствует, что степень обалделости до нужного градуса доведена, распахнет дверь и рукой величаво взмахнет: заходите, мол, на огонек! А сам в дверях торчит, чтобы народ гуськом проходил, на него натыкался и от этого еще больше конфузился. Артист он был превосходный, и свое видение художнической «простоты» представлял подробно и со вкусом.

сволочь тычто ты простой человек

этот номер вряд ли проскочитпостой чуточкуво всяком случаеуж если ты простой человек-тоя уже человек проще простого[76]

Ситников проживал в большой коммунальной квартире, где занимал две смежные комнаты, расположенные весьма удобным для его образа жизни манером, а именно – почти у самой входной двери, в торце, так что с соседями посетители его практически не сталкивались.

На обшарпанном коричневом плинтусе двери, ведущей в Васино жилище, торчал большой кованый гвоздь, на котором была нанизана целая пачка записок: «Вася будет через час», «Я щас приду», «Меня нетуть дома»…

В первой комнате (она же гостиная) располагалась собственно мастерская. Во второй, проход в которую был завешан звериными шкурами и куда обычных гостей не допускали, находилась опочивальня да еще склад особо ценных вещей – оттуда всегда выносилось что-нибудь замечательное: картина или же рисунок на здоровенном листе бумаги, или же икона необыкновенно тонкого письма.

Мебели в мастерской было много и всё какого-то «помоечного» вида: здоровенный дубовый стол в стиле «модерн», до невозможности ободранный и закопченный, такого же качества стулья, скамеечки, табуретки, книжные полки, заставленные иконами, и даже что-то типа полатей… На стенах в несколько слоев висели восточные ковры старой работы, под потолком – железные цепи, пестрые связки лука, чеснока и перца, отдельные части лодки-байдарки, которая, по словам Васи, весила всего «восемь кило» и была якобы его запатентованным изобретением. Ближе к окну располагалась огромная засохшая до окаменелости рыба неизвестного происхождения. Замысловатая лампа с разбитым плафоном, затененная кашемировой шалью, и разноцветные церковные лампады заливали комнату мерцающим рассеянным светом.