На маленькой планете

— Ты лучше у себя в сером мозговом кефирчике поройся, — огрызнулся Тимка. Его бесила злость: он ходил по этим горам много лет, работал в различных партиях, так хорошо знал, как казалось ему, горы и вдруг заблудился. Он глядел вокруг и не мог понять, почему сейчас все вершины и обвалы кажутся одинаковыми, хотя раньше любая вершина была для него каменной вешкой, указывающей путь. «Совсем чужое место, — подумал он. — Заграница. Может, и вправду заграница?»

— Шарик, Шарик! — позвал он. Но собачонка в ответ только заскулила.

— И компаса нет. Собрались налегке и ушли, — сказал досадно Сашка. — Знал бы лучше этих местных землепроходцев, вроде этого…

— Я и так скажу, где север, а где юг… — хмуро проговорил Тимка, глядя на Сашку.

— Чего это вы ссоритесь? — закашляла Катя. — Оба хороши. Два здоровенных балбеса. Один хочет казаться умнее другого. Ради меня это делать не надо. Я не в том возрасте. Оба хороши.

— Вон тебе юг, — буркнул виновато Тимка. — Видишь, красноватые блики плывут оттуда? Там юг. Нам нужно идти в обратную сторону. Но там не должно быть этих вершин. Вон что похожи на кричащих ишаков. Их там никогда не было. Я их первый раз вижу, этих ишаков.

Сашка поднялся. Солнце спряталось за одной из чернеющих вершин, выплескивало оттуда розовый свет, окрашивая им снег и воздух и высокие прозрачные облака. В горах стало тихо. И только внизу в ущелье бежала, хлюпала речушка.

— Надо идти, — сказал наконец Сашка. — Давайте сориентируемся на северо-запад?

— И будем топать, пока не наткнемся на Средиземное море, — съязвила Катя. — А возможно, что в Англию забредем? Надо знать, куда идти.

— В конечном счете, если не выйдем к Фрунзе, обязательно окажемся у железной дороги. Эту сторону, куда бы ни идти, обязательно пересекает дорога. Железная, — ответил Сашка, глядя на молчавшего Тимку Шатикова. — Поведу я. У меня острое чутье к азимуту. У меня точный глазомер, наконец.

Тимка не ответил. Он встал, подвернул пониже валенки, снял с плеч мешок с образцами пород, перевязал его, накинул снова на плечи, поднял полы плаща, завязав их на поясе. Все сделали то же самое, готовясь к долгому пути. Они торопились. Все были одеты налегке: телогрейки и поверх — от ветра — брезентовые задубеневшие, бахромчатые снизу плащи. Только у Кати на спине торчал притороченный полушубок, захваченный ею на всякий случай.

— Ша-арик, н-на! — позвал Тимка.

Из камней выкатилась собачонка и побежала впереди.

Они направились вдоль ущелья.

Первым шагал высокий, сутулый Сашка Малашов с ружьем, потом Катя, и замыкал спокойно вышагивающий, сразу же ушедший в себя Тимка Шатиков. Иногда Сашка оглядывался и спрашивал у Тимки, показывая в горы:

— Вон из-за тех скалочек выплыла новая вершина. Не знаком ты с нею?

Шатиков насупленно глядел себе под ноги, пока Катя не останавливалась и встревоженно не повторяла:

— Не знакома? А? Не знакома?

Тогда Тимка хмуро глядел туда и отвечал: «Не знаю». Через некоторое время стало заметно темнеть. Катя шла медленно. Она быстро уставала, и Тимка взял у нее полушубок.

— Ты, Катя, ногу в гору ставишь неправильно, — сказал Тимка. — Идешь, будто по асфальту. Колено не сгибай — разгибай, а то устанешь. Бедром работай.

— Без твоих советов, Тимочка, как-нибудь. Слава богу, по горам научилась ходить.

— Но это тебе, Катя, не Москва.

— Что ты говоришь? — удивилась Катя. — Надо же. А я-то, дура, иду, а сама думаю, что это не горы, а Арбат или Гоголевский бульвар. Надо же? Спасибо тебе, Тимочка, вразумил заблудшую. Век обязана.

Тимка обиженно смолк. Сашка шел быстро. Он то и дело оглядывался на отстающих и что-то бормотал, иногда спотыкался и падал, но быстро вставал и продолжал идти. На осыпях Сашка несколько раз съезжал вниз, к самому краю ущелья, но невозмутимо выходил к тропинке, по которой шли, и снова торопился.

— Гляди, загрохочешь вниз, — не выдержал Тимка. — Костей не соберешь. Дурак и то осыпи обходит. Голова дана для чего?

— А мне некогда, — отвечал Сашка. — К тому же я не дурак.

— Оно видно, — поддержала Тимку Катя. — Умный мотает на ус, а дурак доказывает, что он не дурак.