На маленькой планете

Серая дымка стерла обвалы. Они сделали привал под скалою. Стемнело. Где-то раздался сильный треск, а затем эхо его торопливо затопало по горам, разнося шорох по всем вершинам, тыкаясь во все бугорочки и камешки, плеская шум в ущелья и расщелины, во все тайные и обжитые уголки старых гор. Но вскоре все стихло, и над горами повисла покойная, хрупкая тишина. Пока не стемнело совсем, Сашка пошел осмотреть горы. Он взобрался на скалу, выступом нависшую над ущельем, и начал оглядывать. Ущелье тянулось вниз, теряясь в дымке сумерек. Речушка, замерзшая по краям, шумно всхлипывала, прыгая по обледеневшим камням, пыхтя легким испаристым туманцем, ровной дорожкой повисшим над нею. Сашка не услышал, как сзади что-то хрупнуло. Он тоскливо глядел вокруг и морщился. Сашка ничего не подозревал. Скала, на которой он стоял, рухнула не сразу. Она несколько раз глухо хрупала, слегка оседая, тихо внутри ее что-то трещало, будто рвались ее старенькие жилки, будто кто-то скрипел зубами; потом не выдержала своей тяжести и Сашкиной, вздрогнула, задумалась на миг и тяжело скрипнула, взвизгнула, сильно хрястнув, будто надломив наконец каменный хребет и… ухнула вниз. Раздался грохот, словно из ружья. Сашка бросился назад, но не успел, споткнулся и упал, хотел крикнуть, пожалуй, даже крикнул, но не услышал своего голоса; его потащило вниз, что-то ударило, затем кинуло на камни, и он почувствовал, как его сдавило. Когда его бросило, он попытался встать, но на него посыпались камни, и он потерял сознание.

Тимка, услышав треск скалы, вскочил. Он как будто чувствовал недоброе.

— Друг! — крикнул он Сашке. — Давай назад, чертяка!

— Какие вы друзья? — удивилась Катя.

— Никогда не были, — поспешно ответил Тимка.

— Поняла, — сказала Катя, хлопая ладошками, пытаясь согреться. В это время раздался грохот, и над скалой появилось облако пыли. Тимка бросился к скале. Сашку он увидел на дне ущелья среди камней порушенной скалы. На месте скалы образовался большой выем. Еще висел над ним прах. Тимка не раздумывал. Дорога каждая минута. Он бросился вниз, чувствуя, как у него перехватило в горле, как задрожали руки. Торопливо стал спускаться вниз. Спуск был крутой, почти отвесный. Скалы покрылись ледяной коркой, и Тимка скользил, хватаясь руками за складки, впиваясь ломающимися ногтями в скользящие камни. Быстрее, быстрее! Ему удалось спуститься. Он бросился к Сашке и тут услыхал Катин голос. Она вслед за Тимкой начала спускаться, не удержалась и, распластавшись на отвесной стене обрыва, медленно съезжала вниз. Она могла разбиться.

— Рукавицы сними! — крикнул Тимка. — Разобьешься! Жареный черт! — Но Катя судорожно льнула к скале, боясь оторваться, и вскрикивала:

— Ой-ой! Тимка! Ой-ой!

Тимка подхватил ее внизу. За какую-нибудь минуту Катя обессилела. Почувствовав под ногами опору, она села и заплакала. У нее дрожали ноги и руки, и она не могла стоять, не могла сидеть. Ее трясло.

Тимка побежал к Сашке. Тот лежал вниз лицом, раскинув руки, по пояс засыпанный щебенкой. Казалось, он хотел приподняться и стряхнуть с себя щебенку. Тимка знал, что в таких случаях спешка не нужна. Он осторожно выпростал Сашку из щебенки, камней, перевернул. Лицо его было в крови. Из носа и рта, пузырясь, сочилась кровяная слюна. Но Сашка дышал! Тимка, боявшийся худшего, облегченно вздохнул. Ему стало жарко, и только теперь он почувствовал, как устал, спускаясь по скальному обрыву. Он принес из речушки в раскладном стаканчике воды и смыл с лица кровь. Подошла Катя и опустилась рядом на камне.

— Как же так? — спросила она. — Как же теперь?

— Ему повезло, — сказал Тимка, ощупывая Сашку. Переломов вроде не было. — У нас один слетел точно так же. Напоролся на скалу. Животом. Мы его снимать, а он кричит благим матом. Сняли, а он умер. Сашка родился, когда первый петух курицу клюнул. Такие долго живут.

Тимка начал делать Сашке искусственное дыхание. Он разводил его руки и осторожно, медленно сводил их, прислушиваясь, не раздастся ли хруст, боясь, что вдруг окажется перелом.

— Ночь ведь, — сказала Катя.

По краю обрыва бегала собачка и лаяла и жалобно скулила, просясь вниз. У Кати шумело в голове, и она не могла понять, почему скулила собака, почему уже ночь, и ей неожиданно стало страшно.

— А вода-то прибывает, — сказала она. Обвалившаяся скала запрудила речушку, и вода медленно наступала на камни, грозя затопить их.

— Почему он не очнется? — сказал Тимка. — Все нормально. Пульс восемьдесят два. Чего он не приходит в себя? Я ему дыхание делаю, а он не приходит. Почему?

— Лицо намочи, — сказала Катя. — Отойдет. Он крепкий. Он однажды в институте слетел со второго этажа и только ногу растянул.

— Намочил, а он не отходит, — обиделся Тимка. — Если еще намочить, простудится. Он и так, как лед. Бывают, боюсь, внутренние переломы.

— Бывают, — согласилась Катя. Она, наклонившись над Сашкой, смотрела на его спокойное, в ссадинах лицо. — Ночевать будем в горах?

— А где еще? — крикнул Тимка. — Сама знаешь!

— Не сердись. Я еще в себя не пришла.