На маленькой планете

В больнице, в коридоре, он, поскользнувшись на мокром полу, упал. У него забрали Сашку, а самого положили на кушетку. Тимка забылся. Лежал с полчаса. В забытьи все время летел в какую-то пропасть, цеплялся за камни, срывался и снова летел, пока не проснулся. За столиком, рядом с собой, увидел доктора и еще кого-то. Все четверо сидели и о чем-то тихо говорили между собою.

— Где Катя? — первое, что спросил Тимка.

Один мужчина, тот, в ком Тимка сразу определил доктора, подошел к нему, сказал:

— Да, молодой человек, вам нужен отдых. Долгий физический отдых.

Доктор был очень высокий, очень сутулый и в массивных очках, которые он то и дело поправлял.

— Какой отдых? — удивился Тимка. — Она в горах. Я обещал прийти.

— Кто она? — спросил доктор и поправил очки.

— Мы вместе были. Она ногу сломала. Она одна в горах.

— Вот видите, — сказал доктор сидевшим. — Там еще одна девушка. У нее перелом. Одни несчастья. Боже ты мой. Придется машину послать. Кстати, — обратился он к худому мужчине в халате, — «санитарка» наша свободна?

— Да, так точно, свободна. Как прикажете?

— Какая «санитарка»? — удивился Тимка, ощущая страшную ломоту в ногах, и в спине, и в груди. — Туда только вертолет годный. В скалах же.

— Тогда с вами фельдшер пойдет, — сказал доктор. — Кстати, Николай Сергеевич, захватите, пожалуйста, жгут, столбнячную, спиртовочку не забудьте. Извините, — сказал он вежливо Тимке, — у нас сегодня четвертая операция.

Через полчаса Тимка с фельдшером вышли. День катился к закату. Нужно было торопиться. Тонкая палевость разлилась по небу, и воздух и снег подернулись прозрачной желтизною, и только небо в зените холодно позеленело. Колкая снежная пыльца струилась сверху и переливалась искорками, будто исполняла какой-то танец. Тихо было вокруг. Снег то желтел, то нежно и глубоко розовел, то вдруг серел воздух, и тогда он виделся иссиня-черным.

— Как хорошо! — сказал фельдшер. — Я, черт, ни разу в этом году на охоту так и не выбрался.

Фельдшер говорил, а Тимка молчал. У него с трудом, с хрустом в суставах, сгибались и разгибались ноги. Его раздражали ненужные, глупые разговоры. Особенно сейчас. Он то и дело отдыхал. Стараясь скрыть от фельдшера свою усталость, делал вид, что останавливается по нужде. Тимка хотел представить себе, что в этот момент делала Катя, но не мог: в голове появился шум. Тогда решил спросить у фельдшера, что с Сашкой, по тот опередил его.

— Он, ваш этот друг, которого вы спасли, живучий. От, черт, сделали укол, он пришел в себя и сразу спросил о какой-то Кате. Отличненький вы народ, так как думаете не о себе. А температура у него, черт побери, тоже почти нормальная. А давление — в пределах. От же черт! Феномен! Сразу видно. Я гляну на человека и сразу скажу, выживет или он не жилец. Я бы не выжил. А?

— Иди ты знаешь куда! — выругался Тимка и смолк. Ему было не только тяжело идти, но и говорить. Иногда он останавливался, чтобы вдохнуть поглубже, и снова торопился, ощущая, как тяжело ему стало дышать, как внутри что-то тяжелое и горячее надавило на грудь, подвело так снизу, что он никак не мог вздохнуть поглубже, хотя чувствовал, что ему не хватает воздуха.

«Туда и назад, — сказал себе Тимка. — Туда и назад я выдержу». И больше ни о чем не мог думать. Шел, а в голове вертелось: «туда и назад, туда и назад». И вертелось, и в глазах мутнело от этого «туда-назад», и в голове возник от этого какой-то противный жужжащий шум, от которого он стал плохо соображать. Чтобы отвлечься, Тимка намечал ориентир и говорил:

— Дойдем до той скалы, отдохнем.

Тимка обманывал себя и фельдшера. Уже темнело, и нужно было торопиться, а оставлять Катю одну на ночь Тимка не хотел: замерзнет, потому что хвороста, собранного им, на ночь не хватило бы. Он бы сел на время отдохнуть, но боялся, что если сядет, то вряд ли сможет подняться, убедил себя, что нельзя садиться, а ему на самом деле стало казаться, что достаточно сесть, как он провалится куда-то и не спасет Катю. Опасаясь, что фельдшер насильно усадит его, Тимка шел быстрее, торопился.

— Я устал, к чертовой матери, — говорил фельдшер. — Ты тоже, как мочало. Ты ненормальный. Давай сядем?

Фельдшер кашлял и упрекал Тимку в жестокости. Кашлял долго и оглушительно. От его кашля еще сильнее шумело у Тимки в голове, а Тимка не понимал, что это от кашля, оглядывался.

— Что такое? — спрашивал он, глядел по сторонам, видел иссиня-зеленое небо, низкие плоские горы. Ему казалось, что горы и небо стали совсем близкими, как-то надвинулись на него, наплыли, и удивлялся тому, что видел только небо, еще горы, и больше ничего. Вскоре совсем потемнело. И тут он впервые подумал, что не дойдет, что может, пожалуй, не дойти. Главную причину видел в том, что потемнело, а они идут недостаточно быстро и могут заблудиться. А если это так, Катя пропадет в горах, и он, Тимка, обещавший ей прийти, не придет.

Увидев плащ, Тимка понял, что они недалеко от цели, и тут подумал о том, что дойдет, и почувствовал, как внутри его что-то ожило, напряглось и понесло вперед.

— Плащ? — спросил фельдшер. — Ты бросил? Правильно идем.