На маленькой планете

Ветер дул в спину, помогал. Было принято решение и положено начало. А Тимке от этого стало легко, свободно, и он теперь пожалел, что обиделся на Сашку, накричал на него. Все помогало ему. Вскоре вышел на каменистую тропинку, пробитую горными козлами, и побежал еще быстрее. У небольшой развалины-скалы вспугнул козла элика. Элик вскочил, постоял в растерянности секунду, глядя на Тимку, и понесся вниз по склону. Тимка от неожиданности только чуть приостановился и пошел, не останавливаясь, не оглядываясь, стараясь ни о чем не думать, стремясь идти на одном дыхании. Буран стихал, но крепчал мороз. Через некоторое время оглянулся. Кати не было видно, и он понял, что ушел достаточно далеко. Часа через два почувствовал усталость, мелко и противно задрожали в суставах руки, гулко стучало в груди сердце. Тимка снял плащ, повесил его на видном месте и заторопился. Сашка бредил. То и дело дергался, сбивая Тимку с ритма, открывал глаза, ошалело, ничего не понимая, глядел вокруг, странно, с хрустом в шее ворочал головою и снова впадал в забытье. Это пугало Тимку и подстегивало, и он шел быстрее, стараясь не глядеть на безумные, бессмысленные, ничего не понимающие Сашкины глаза. Вспомнил, как он, Тимка, год тому назад пришел в партию наниматься на работу, и как его отправили поговорить с Сашкой, и как Сашка лениво сидел на табуретке в палатке, слушал Тимку и все спрашивал: «Как живешь? Женат ли, много ли у матери детей?» Спрашивал о всякой чепухе. Только под конец, вспомнив, что не спросил о главном, сказал: «Да, а почему ж именно к нам решили поступить на работу? Есть партии, значительно ближе расположенные к вашему месту жительства. Это, разумеется, ваше дело. Но все же?» Он не понравился Тимке своей вежливостью, своим безразличием, у Сашки тогда было такое лицо, будто то, что он делал, ему в тягость, и спрашивал Тимку только ради того, чтобы показать, как ему лень и неохота всем этим заниматься. Теперь же, чем дальше Тимка прослеживал свои отношения с Сашкой, тем все больше убеждался, что, в сущности. Сашка был с ним вежлив, и не больше, и своей ленью и неохотой спрашивать и расспрашивать вовсе не хотел унизить Тимку, как это тогда ему показалось, хотя он после разговора и не подумал о Сашке ничего плохого и только потом, недели через две, увидев Катю и Сашку вместе, почему-то вспомнил последние слова, которые сказал Сашка, и они-то оказались решающими в определении его отношения к нему: «А теперь, уважаемый, сходите-ка к самому верховному старику». Это вот «уважаемый» да, пожалуй, Катя и решили все дело. «Вот как бывает, — сказал себе Тимка, — всего одно слово. Из-за одного слова я его не люблю».

Вскоре тропинка взяла круто, вверх, Тимка пошел напрямик. Все меньше и реже попадались скалы, горы стали плоскими и больше похожими на холмы. Когда Тимка бежал по склону вниз, у него прыгало в глазах; горы тоже прыгали, казалось, что они ожили и бегут вместе с ним; горы были похожи на каких-то допотопных чудищ, скачущих к горизонту, туда, где в серой дымке сходились небо и земля.

Все чаще встречались снежные наносы. Их нужно было обходить или идти через них, проваливаясь по пояс в снег. Вначале он обходил, зная, что это ловушки. Еще осенью выпавший снег таял, образуя выпуклую корку льда, а зимою выпадал глубокий снег, и весь тяжелый наст держался на этой хрупкой корке. Стоило ступить на такую ловушку, как рушился наст. Устав, Тимка брел прямо по снегу, не соблюдая никакой предосторожности. В зарослях дикой вишни спугнул рыжую лисицу. Она прямо взвилась из-под ног. Тимка от неожиданности упал. И сразу ему стало хорошо, не хотелось вставать, двигаться, в глазах что-то плыло, заволакивало туманом сознание, и он понял, как устал. Открыв глаза, увидел станцию, увидел паровозы и дым от них. Оставалось километров пять. Поднялся и пошел. Все было хорошо, только он вдруг перестал ощущать себя, свои ноги, руки, перестал контролировать свои движения, и хотя, как казалось, ему было хорошо, потому что совсем недалеко была станция и надежда, что Сашка останется жив и он сдержит слово, данное Кате, все же он еле шел. Сказывалась вчерашняя усталость, волнения, ночь без сна и сегодняшние мытарства. Он опять упал, поднялся и не мог понять, почему упал, стал оглядываться, будто кто-то его мог толкнуть. Никого не было. Одеревенели руки, затекли спина и шея, на глазах навертывалась пелена, и чем чаще это было, тем чаще выскальзывала из-под ног земля.

«Чуточку осталось, — говорил он себе с укором, — совсем чуточку».

Когда начинало плыть перед глазами, он останавливался и явственно ощущал, как кружится земля, как стремится выскользнуть из-под ног. Но когда Сашка стал хрипеть, задыхаться и ему показалось, что он умирает, Тимка пошел быстрее и даже побежал.