На маленькой планете

Первый не выдержал мороза Панкрат. Он насобирал прутиков и разжег костер. Дарин и Николай протянули к костру ноги, и от валенок пошел пар и запах горелой шерсти.

— Слушай, Толенька, вот ты все знаешь? — спросил Панкрат. — Неужели вот эти горные козлы никогда не грелись у костра? Что у них за жизнь? Вот спрошу я у тебя. Вот у меня со стороны тоже не стоящая работа, а у меня забот много. Вот сыну помогаю учиться. Что он без меня? Ничего. Ему есть надо, пить надо. Кто даст? Никто. Отец один. Вот при большом сынином деле мое маленькое дело и сгодилось, и без моего маленького не будет и большого. Может, у козлов своя жизнь?

— А вот живут и не подыхают, — ответил Дарин, подвигаясь к огню. — Покой им только снится, и то не каждый раз.

Дарин решил уснуть, не хотелось ему говорить сейчас Панкрату что-нибудь насмешливое, обидное. От костра, от пляшущих бликов лицо у Панкрата было розово-красным. Он взглядывал на Дарина, на Николая и как-то вдруг тихо-радостно глядел на звезды и, казалось, колдовал, и странно блестели его большие глаза, и был в них дымчатый огненный блеск, а когда Дарин оглянулся и увидел этот отчаянный, чистого огня блеск, то не поверил, что у охранника такие глаза, и ему почудилось, что у костра сидел кто-то другой; Дарина клонило ко сну, но он все еще видел Панкрата, этого колдуна, пестрого от пляшущих бликов, слышал медленный, тихий, словно таинственное заклинание, его разговор самого с собой, и ему думалось: это вовсе не охранник, не тот обычно испуганный старик, который боялся всех шоферов, а кто-то другой, все знающий, все видящий, и его, старика, стоит послушать, и всякое его слово будет полно великого смысла.

Панкрат насобирал охапку стебельков, лег прямо у костра и заснул. Снилось ему село, лес и семья.

III

— Не холодно? — спросил утром Николай, раздувая костер. — Холодища, братцы!

Было тихо, морозно. Небо затекло порозовевшей мглистостью, а в воздухе плясала снежная пыльца.

— Нас ищут, — неуверенно проговорил Николай. — Наверное, вертолет летает. Когда на охоте заблудился Савчук, его на вертолете искали. Нужно идти на видном месте, чтоб заметили. В одном направлении нужно идти.

— Угу, — отозвался Панкрат. — У меня все закоченело. Холодно, не придумаешь холоднее.

— Кого бы я сейчас съел? — застонал притворно Дарин. — Вот в Африке жизнь! Идешь по джунглям, смотришь по сторонам. Хап — съел одну куропатку, хап — съел банан, хап — еще какое-нибудь животное проглотил. Это жизнь! Даже в тундре разрыл снег, смотришь, а под ним вот тебе — куропаточки лежат!

Николай молчал. Ему теперь было не до разговора. Он чувствовал в теле усталость и понимал, что не меньше устали Панкрат и Дарин, а главное — его мучила неизвестность.

— У кого спички есть, дайте мне, — сказал он хмуро и поглядел на Дарина.

— Зачем? — удивился Дарин. — Конфискация в пользу бедных!

— У меня половина коробка, — отозвался Панкрат, сразу все поняв. — Всегда ношу с собой полный коробок. Не для курения. Я не курю, а на случай, а вот сейчас только половина. Плохая примета.

Дарин отдал свой коробок с девятью спичками. Стало ясно: предстоит долгий путь. Но Дарина угнетал только голод и совсем не пугала неизвестность, как Панкрата или Николая. В своих силах он не сомневался, не сомневался и в силах Николая, о Панкрате как-то всерьез до вчерашнего вечера не думал.

Панкрат связал стебельки в вязаночку, а когда пошли, все оглядывался, боясь чего-нибудь забыть. Шли медленно и через каждые полтора часа останавливались.

— Нужно брать по прямой линии, — сказал Николай, останавливаясь. — Азимут нужно намечать.

Теперь Николай заранее намечал маршрут.

— Вон на тот дальний шишак — марш! — говорил нарочито громко Дарин. Достигали намеченной вершины и садились отдыхать. К обеду небо потемнело, наплыли облака.

— Хватит шагать, — Дарин сел на валун и закурил. — Я не лошадь. Надо уважать в себе человека. Не уважаешь человека в товарище, уважай в себе.

Николай взял его за шиворот и поставил на ноги:

— Идем. Не зубоскаль. Замолчи, бога ради! Прошу тебя-а!

К вечеру Николай почувствовал, что уже не может стоять на ногах. Дарин смолк и молча, тяжело дыша, грузно уселся на камень.

С подветренной стороны скал Панкрат развел костер. Николай раздавил во время падения коробки со спичками и отдал их на сохранение Панкрату, устало и тупо уставился на костер и впервые подумал: не дойти. В скалах жалобно стонал ветер. Костер горел плохо, жиденькое пламя гасло. Брезентом нельзя было укрыться: смерзшийся, он разваливался на куски. Панкрат полез по скалам собирать кустарник, стебельки трав для костра. Кое-как согревшись у костра, легли на ночь спать. Ночью проснулись от громкого крика Дарина:

— Козел! Бей его! Тащи, ребята, мясо!