Грот указывает на похожую басню Хемницера «Заяц, обойденный при произвождении» и относит насмешки обеих басен к Л.А. Нарышкину [Грот, 216]. В басне Хемницера заяц, по мнению Грота, представляет Нарышкина, он жалуется, что не получил повышения, хотя шутил перед царем, а мудрый барсук ему отвечает, что «обер-шутов в службе нет» [Хемницер, 164]. Здесь, возможно, Грот прав: на обер-шталмейстера Нарышкина указывает чин «
У Державина в басне кроме Льва (монарха) есть Волк, который «не сделан кавалером», и Пифик с Ослом (шут и простой слуга), у которых есть «ленты». Волк не получил в басне «ленты», потому что он не только «не служил», но «даже никогда умно и не шутил». Если следовать Гроту, то Нарышкин представлен Волком. Но Нарышкину было бы странно жаловаться на то, что он «не сделан кавалером»: Нарышкин был кавалером ряда орденов, включая высшие ордена империи – Св. Александра Невского и Св. Андрея Первозванного. То есть Волк, скорее всего, намекал на кого-то другого. Для нас важнее, что Пифик (обезьяна), который шутит смешно, отсылает к басне Фонвизина «Лисица-Кознодей», где фигурирует «Пифик слабоум, списатель зверских лиц» [206] . Такая отсылка определенно указывает на то, что в басне представлен писатель Фонвизин.
Вернемся к панегирикам Державина. В 6-й книжке «Собеседника» Державин помещает «Оду великому боярину и воеводе Решемыслу, писанную подражанием оде к Фелице 1783 году», которая обращена к Потемкину. Поэт снова печатает ее без указания своего имени (с подписью «сочинял 3…») и с комментарием: «Решемысл был ближний вельможа Тао-ау, царя китайского, которого супруга, то есть царица, езжала на оленях златорогих и одевалася соболиными одеялами, о чем читатель может достоверно выправиться в книжке о царевиче Февее, напечатанной в здешней академии прошлого 1782 года, которая повесть и взята в основание сей оды». То есть Державин вновь использует сочинение императрицы – в данном случае сказку «Царевич Февей». Лирический герой оды призывает свою Музу и предлагает ей петь не «мужа славного», который служил Елизавете Петровне, то есть Шувалова [207] , а совсем другого, вельможу Екатерины:Не оного пой мужа, древле
Служившего
Которая в здоровье малом
Блистала славой и красой
Под соболиным одеялом.
Но пой, ты пой здесь Решемысла,
Великого вельможу смысла,
Наперсника
При сопоставлении «царицы той» и «царицы сей» похвалы Потемкину оборачивались сравнением его с Шуваловым. В отличие от Шувалова Потемкин
Не празден, не ленив, а точен;
В делах и скор и беспорочен,
И
То есть Державин снова договаривает намек императрицы: кубари кубарит Шувалов. Кроме того, Державин делает попытку напомнить о «Фелице» и о той роли, которую она сыграла в замысле екатерининских «Былей и небылиц». Он пишет тут о своей Музе:
Ты, Муза! с самых древних веков
Великих, сильных человеков
Всегда умела поласкать;
Ты можешь
И в баснях правду представлять, —
Представь мне Решемысла в лицах.