На Москве (Из времени чумы 1771 г.)

«Решительное докторов мнение о моровой язве.

Сего 1771 года, марта 26-го дня, государственной медицинской коллегии в конторе Медицинский совет, получа словесное повеление от Его Сиятельства господина генерал-фельдмаршала графа Петра Семеныча Салтыкова, назвать точным именем оказавшуюся на большом Суконном дворе болезнь, положил: что оный, в данных сего марта 11-го и 23-го чисел мнениях, ничего к прекращению оной не опустил, кроме общенародного имени; а как ныне оное от совета точно требуется, то инако оной не называет, как моровою язвою.

Подписали доктора: Эрасмус, Фон-Аш, Мертенс, Шафонский, Вениаминов, Ягельский и Зибелин».

Фельдмаршал, получив бумагу и прочитав ее, почему-то был вдруг поражен так, как если бы в первый раз узнал о том происшествии, которое уже отчасти начинало волновать весь город. Он тотчас разослал верховых к Еропкину, Грузинскому, Бахметьеву, Шафонскому, Риндеру и даже к преосвященному Амвросию.

— Ты сам, Фединька, слетай к владыке, — сказал он любимцу адъютанту. — Скажи: «Беда!»

Через два часа все съехались у фельдмаршала.

— Моровая язва!.. — встречал фельдмаршал всякого, выпуча глаза и высоко подняв мохнатые брови. — Слышали? Моровая язва?!

И фельдмаршал вглядывался в лицо каждого, как будто искал на нем себе утешения, будто надеялся, что слышавший начнет ему доказывать, что это известие ложное, и станет его успокаивать.

Но из всех, слышавших слова фельдмаршала, один Риндер как-то съежился, сделал жалостливую гримасу, и лицо его говорило: «Если вашему сиятельству непременно угодно так прозвать болезнь, — так пускай! Наше дело подчиняться и ежиться».

Съехавшиеся к фельдмаршалу решили единогласно, во-первых, самую важную меру: дать знать немедленно о появлении моровой язвы в Петербург. Затем было решено немедленно запереть Суконный двор и вывести фабричных за город.

— Выведи!.. — грозно произнес Салтыков Бахметьеву.

— Слушаю-с!

— А ты смотри, царевич, чтобы назад не приходили! — обратился фельдмаршал к Грузинскому.

— Слушаю-с!

— А вы, преосвященный владыка, прикажите, чтобы беспременно во храмах Богу молились… Все Бог…

Амвросий вежливо отвечал что-то фельдмаршалу, не вполне внятное.

— А вам в сенате, — обратился Салтыков к Еропкину, — тоже бы надо…

— Что прикажете? — отозвался Еропкин.

— Да как же, тоже бы надо… Ведь моровая, ведь язва… Надо беспременно…

— Да что прикажете, граф?

— А все! Действуйте!.. Важнейшее событие, всем надо действовать…

— Да мы можем только в сенате обсудить, какие в этом случае…

— Ну, да, да… Обсудить… Обсудить!.. Ведь моровая. Да, ты, доктор, — вдруг вспомнил Салтыков, обращаясь к Риндеру, — ты, голубчик, сказывал — дворянин не мрет. А вот сенатор заладил, что мрет…

— На все воля Божья, — снова съежился Риндер.

— Как воля Божья?! — вдруг заорал из всех стариковских сил Салтыков. — Как воля Божья?! А!!

— Воля Божья… — прошептал Риндер, оробев.

— Стало быть, и дворянин мрет! — воскликнул Салтыков, как может воскликнуть утопающий, увидя, что последняя соломинка, за которую он держался, рвется теперь у него в руке. Риндер совсем как бы свернулся в какой-то подобострастный клубочек и молчал, низко опустив повинную голову.

— Вот и поздравляю! — протянул Салтыков и развел руками. — Вот и поздравляю!.. — снова проговорил он, обращаясь к Амвросию.

И фельдмаршал, совсем потерявшись, простоял несколько секунд, растопыря руки, потом пробормотал что-то такое себе под нос, но очень грустным голосом и опять смолк.

Гости стали прощаться. Салтыков как бы бессознательно перецеловался со всеми, поцеловал даже Шафонского и только после троекратного поцелуя сообразил, что делает унизительную для себя вещь, и, как-то печально махнув рукой, выговорил:

— Ну, все равно… Не пристанет…

Когда гости уехали и фельдмаршал остался глаз на глаз с своим любимцем адъютантом, то вдруг выговорил:

— Фединька, что ж тут делать?

— Чего изволите?

— Спрашиваю я, голубчик: что ж тут делать, коли и дворянин-то мрет?

— Ничего-с. Я полагаю, это все пустобрешество. Ведь дохтуры говорят… А их учат врать нарочито.

— Как учат?

— Так-с. Мне тетенька это намедни пояснила. Дохтуров всех обучают полосканья мешать, мертвых резать и врать. Коли какой не смышлен и не обучится здорово врать, ему и лечить не позволяют.

— Это враки, Фединька. А ты вот скажи, что мне с чумой-то делать?

— Прикажите Бахметьеву ее словить да в острог…

— Что? Что-о? Хворость словить, якобы буяну бабу…