На Москве (Из времени чумы 1771 г.)

Причудница старая барыня, привыкшая к немедленному исполнению всех своих прихотей, не могла спокойно почивать, покуда последняя прихоть не будет исполнена. Она посылала к упрямому аферисту лакея за лакеем, надбавляя цену, и уже дошла до трехсот рублей.

Внучек тоже помогал и науськивал бабушку, расписывал, как новая девушка удивительно нежно и ласково ходит за Васильем Васильичем.

Но хитрый Алтынов, давно догадавшийся, с кем имеет дело, стоял на своем и последнему посланному сказал, чтобы немедленно прислали его крепостную девку или деньги.

Получив последний ответ, Марья Абрамовна позвала Ивана Дмитриева, как самого умного и дерзкого, и отправила его к Алтынову с угрозой.

— Скажи этому неучу, чтобы брал четыреста рублей. Вот мое последнее слово. А если не захочет, то скажи ему, что я завтра же поеду жаловаться на него фельдмаршалу, чтобы он, мошенник, не смел покупать в крепость таких девушек, которые почти дворянского происхождения. Это мне, превосходительной, к лицу, а к его рылу — не идет. Так и скажи!

Когда Иван Дмитриев оделся и собрался в домик Алтынова, где уже, перебывали чуть не все лакеи, его поймал на дороге Абрам.

— Иван, голубчик, сколько бабушка велела дать?

— Совсем ошалела ваша бабушка… четыреста дает.

— Ну, голубчик, если заартачится, упрется, — давай ему, дьяволу, пятьсот. Потихоньку я своими добавлю.

— Полно вам, как не стыдно… хорошо старой дурить, а вы-то что?

И Иван Дмитриев объяснил баричу, что все это дело надо повести совсем иначе.

— Не продаст он, так оставим на время у себя, а когда нужда вам в ней пройдет, и отправим опять к нему. Зачем тут деньги тратить зря?

Грубый и дерзкий Дмитриев так исполнил поручение барыни, что едва не подрался с карабинерным прапорщиком из солдат. Он обозвал Алтынова «жидовским корешком» и чуть не вылетел из домика кубарем. А последствием этих переговоров было то, что на другой день, поутру, один из чиновников канцелярии губернатора докладывал Салтыкову о крайне важном деле — об укрывательстве генеральшей Ромодановой беглой холопки офицера Алтынова.

Прохор Егорыч успел побывать в канцелярии и раздать разным подьячим до ста рублей. Алтынов играл как в азартную игру. Он знал, с кем имел дело, и не боялся истратить хотя триста рублей, будучи уверен, что рн получит с генеральши и все семьсот.

Салтыков, которому правитель канцелярии раз десять сразу объяснил, в чем дело, вдруг повел глазами строго и как-то испуганно.

— Стыдно укрывать… Стыдно… генеральше в своем дому холопку прятать!.. совсем стыдно!..

Когда же чиновник предложил генерал-губернатору резолюцию подписать — через полицию вытребовать девку от генеральши, то фельдмаршал не решился огорчать свою хорошую знакомую.

— Врешь, братец… глупой бумаги не подпишу… А чтобы ты этакого мне не предлагал… В другой раз я прикажу, чтобы тебя, по личному моему распоряжению, продержали три дня в холодной… на хлебе и воде…

Салтыков, любивший, несмотря на старость, много выезжать и всякий день объезжавший своих знакомых, тотчас выехал в гости к Ромодановой.

При появлении на дворе больших палат его блестящей кареты с громадным цугом лошадей, как и всегда, сделалась легкая сумятица. Десятки людей встретив фельдмаршала иа крыльце и на лестнице, а сама барыня встретила и повела под руки от самой лестницы и до парадной гостиной.

Два адъютанта точно так же следовали вплотную за фридриховским победителем и стали за его креслом. Не дожидаясь объяснения причины, приведшей старика к ней в гости, Марья Абрамовна обратилась к фельдмаршалу с просьбой о покупке девушки у мошенника Алтынова.

Фельдмаршал, ехавший убеждать барыню не укрывать у себя чужого холопа, что совершенно противне российским законам, вдруг добродушно выговорил:

— Да оставьте, матушка, ее у себя… Плевать вам на Алтынова…

Ромоданова поблагодарила и прибавила:

— А денежки двести рублей, что я ему, дураку, обещала, я на построение храма какого-нибудь пожертвую.

— Вот, вот… Так. Отлично… на построение…

В это время один из адъютантов что-то шепнул на уже фельдмаршалу. Дело было в том, что адъютант по своей обязанности предупреждал фельдмаршала всякий раз, что он нечаянно садился на свою табакерку.

— Подними… — выговорил Салтыков.

Оба адъютанта слегка приподняли фельдмаршала в кресле, и один из них осторожно и почтительно высвободил из-под него ту фалду, в которой лежала табакерка.

— Можно видеть?.. — вдруг выговорил Салтыков с ребячески-ясным и светлым лицом. — Можно видеть?.. Поглядеть?..

— Что собственно-с? — вежливо спросила Ромоданова.

— А самую эту… девушку эту… можно видеть? Любопытно!..

Анна Захаровна, почтительно стоявшая в дверях, бросилась, не ожидая приказа барыни, и через несколько минут Уля, смущенная, пунцовая, опустив глаза в землю, предстала перед фельдмаршалом и гостями.

— Вот-с! — отрекомендовала Ромоданова. — Удивительная девица, а уж Вася мой не нарадуется на нее.

— Вася… А… внучек?.. Отлично!

— Никак нет-с, ваше сиятельство: Вася — кот мой.

— А, да… кот… отлично…

И Салтыков, переведя глаза на смущенно стоявшую перед ним девушку, выговорил ласково:

— Подними глазки.