На окраине города

— А что же, и расскажу, — тихо заговорил Леня и с раздражением обернулся назад: — Да не подтыкай ты меня, сам знаю, что говорить. А дело было вот как. Помню, месяцев пять назад заговорили о таких бригадах, вызвали меня в райком комсомола и предложили, чтобы и у нас на стройке они были. Ну, я, конечно, к бывшему парторгу стройки, Тютину. Надо, говорю, создать коммунистическую бригаду. Он, конечно, одобрил мое предложение и бригаду создали. Бригаду плотников. Я в ней бригадиром был. Создать-то создали, а толку — никакого. Материалов нет, ну, мы и простаивали не меньше обычных бригад. Старики посмеивались: дескать, шуму было, как от пустой бочки, да и толку столько же. Так и распалась эта бригада, потому что мне уже ругаться с начальством надоело. А месяца два назад, что получилось с бригадой Шеховцовой, которую тоже включили в соревнование за звание коммунистической? Я вам говорил, Александр Петрович, о том, что надо прежде всего заботиться, чтобы вовремя раствор делали, дранку щепили и с вечера бы говорили, где работать? Говорил. А толк-то какой? Как раньше раствор готовили на час-полтора работы, так и теперь. Как раньше, чтобы найти Наде дранку, надо было полдня кладовщика искать, так и теперь не лучше.

— Подождите, подождите, Жучков, — перебил Рождественков и встал. — А разве из-за этого бригада Шеховцовой распалась? Они же сами отказались от этого высокого и почетного звания. К чему же винить других? Испугались трудностей. А где это видано, чтоб новое в жизни приходило без труда? Это закон диалектики, и им не надо пренебрегать. Никто и не говорит, что все это легко, но надо же преодолевать трудности!

— Как преодолевать, Александр Петрович? — почти крикнул Жучков и махнул рукой в сторону Нади: — Пусть скажет, как ей не давали дранку, а когда она пожаловалась начальнику строительства, так кладовщик подсунул такую дранку, в которую и гвоздь не вобьешь: вся в сучках. Да что там говорить? Не с бригад надо нам работу налаживать, а думать, как бы лучше обеспечивать материалами и каменщиков, и штукатуров, и плотников. Вовремя все должно быть на местах! Тогда ребята сами будут драться за это почетное звание, — Леня махнул рукой и сел.

— Разрешите мне! — нетерпеливо поднялась Надя и сразу же заговорила: — Вот вы, Александр Петрович, говорите, что с коммунистических бригад надо все начинать, что это… спасение строительству, но ведь одного желания мало. Ну, хорошо! Проголосуем мы на собраниях, какая бригада будет соревноваться за это звание, а дальше что? Позориться?

— Дальше — сиди да покуривай, — вставил кто-то. Виктору показалось, что это Киселев. Лобунько окинул взглядом комсомольцев и всюду увидел хмуро сдвинутые брови, недовольно сжатые губы. Ему подумалось, что крепко, видно, наболело у ребят, коли они дают своему председателю постройкома такой решительный отпор. Виктор покосился на Рождественкова. Тот сидел, глядя прямо перед собой; лишь на виске быстро-быстро подрагивала тоненькая жилка.

В этот вечер выступили многие, и всеми были сказаны горькие слова в адрес начальства стройки.

— Вам на трамвай? — спросил Рождественков, когда они вышли в коридор. — Тогда пошли вместе.

Шли, думая каждый о своем, и лишь когда засветились впереди огни трамвайной остановки, Рождественков со вздохом сказал:

— Активность на собрании сегодня — просто неожиданная. Да и вы поступили неправильно. Надо было двум-трем дать высказаться и переходить к следующему вопросу. Все равно каждый говорил об одном и том же.

— Но в основном выступления, мне кажется, были справедливыми, — возразил Виктор.

— А вы думаете, я не знаю всего этого? Еще как знаю. Думаете, горком не знает? Или райком комсомола? Стройки, это, брат, самое больное место сейчас. Не зря меня и направили сюда.

— Ну хоть главное из того, о чем говорили сегодня на собрании, можно привести в порядок? Или…

— Можно, конечно. И приводим. Да только так получается: нос вытянешь — хвост увязнет, хвост вытащишь — нос в землю ушел.

— Что ж это, выходит, вечные недостатки? — усмехнулся Лобунько. — А если на все неполадки, на все, что мешает хорошей работе, враз насесть, а?

— Эх, Лобунько, Лобунько, — вздохнул Рождественков. — Вот подожди, попадешь в переплет, тогда узнаешь, как враз, наседают.

И он словно в воду глядел, этот Рождественков.

Скоро Лобунько действительно попал в переплет…

6

Все произошло так быстро, что Виктор опомнился от изумления лишь тогда, когда трамвай тронулся и понесся от остановки, где сошел Игорь Бобылев, муж Вали.

Да, это был он, Игорь Бобылев, в светло-сером макинтоше, мягкой фетровой шляпе. Он обернулся к спутнику, выходя из вагона, и Виктор ясно уловил знакомый смоляной блеск узких темных глаз Игоря и его усталую, снисходительную улыбку на тонких упрямых губах.

Лобунько бросился к окну, успев поймать недоуменный взгляд Рождественкова, но куда ни смотрел Виктор, никого не было.

— Кажется, знакомого увидел, — возвращаясь к Рождественкову, вздохнул Виктор, а самого сверлила мысль: почему здесь Игорь? Как он появился здесь? А… где Валя, может быть, они помирились?