На острие ножа

У тебя на плечах по бревнищу,Всех вокруг ты послал далеко,Говорят про тебя: «Ох, нарвется»,И поверить в это легкоС твоей дурной башкой.Одному ты такой: «А нафиг?»,А другому: «Фиг ли, чувак?»Мне вообще твоих слов не надо,Можешь просто врезать за такС твоей дурной башкой.

С твоей тупойШальной больнойБесстрашнойБезбашеннойПошли-все-прочь,А-сам-я-в-ночьДурной башкой.Ты мне такой: «Эй, дурик,Жил бы, как я живу!»Последовать стоит, что ли,Совету твоему?

И стать дурной башкой.Только сердце твое — булыжник,А душа твоя — плоский блин,Ты, конечно, чувак, всех круче,Но при этом всегда одинС твоей дурной башкой.С твоей тупойШальной больнойБесстрашнойБезбашенной

Пошли-все-прочь,А-сам-я-в-ночьА мне плеватьНа всех насратьЯ — на коне,Но гнусно мнеДурной башкой.И сбежать тебе некуда, парень,Все пути закрыты давно,Фиг хоть кто до тебя достучится,Потому как тебе все равно

С твоей дурной башкой.Вот так оно с дурной башкой,Больной башкой, с твоей дурной башкой.

Гвалт начался уже на уровне второго куплета, так что к концу песни я уже не слышала музыки из-за воплей и свиста. Вообще-то эту песню не я написала. Я внутренне улыбнулась — но юмора в этой улыбке было мало. Да, я нарочно хотела спровоцировать публику и получила в точности то, к чему стремилась. Зал, полный ненависти, которая накатывала на меня, накрывала с головой. А я смотрела в него исподлобья, возвращая все в десятикратном размере.

И тут я подумала про Роуз. Вот она улыбается во сне — и эта картинка предстала передо мной незваной, нежеланной. И все остальные мои чувства начали отступать. Что-то ударило меня в плечо. Замелькали новые снаряды. Я еще стояла на ногах, но едва-едва. И крики стали громче. Эми говорила правду, мне здесь не рады. Мне вообще-то нигде не рады, никто не рад, кроме Роуз. Одной только Роуз. Я все-таки не настолько дура, чтобы поверить, будто Мэгги хочет видеть меня рядом. Ее интересует только внучка. Моя дочка Роуз. Вот то единственное, то единственное на свете, что сейчас имеет значение. Единственное, что дает смысл. В этот миг я продала бы душу, лишь бы очутиться у Мэгги, в моей спальне, и прижать Роуз к себе. Роуз была моим настоящим и будущим. А ее отец — моим прошлым. Смогу ли я удержаться за эту мысль? Или Каллум вечно будет стоять между мной и дочерью? У меня есть выбор. Похоронить себя в прошлом — с ним. Или уцепиться за Роуз и отпустить все остальное. Но это так трудно! И я не знала, что делать. Я так запуталась — и, ох, так устала…

— У меня для вас есть еще одна песня, — сказала я в микрофон, правда, сомневаюсь, что меня кто-то слышал. — «Дитя радуги», в честь моей дочери Роуз.

И я не стала ждать, когда остальные заиграют у меня за спиной. Закрыла глаза и запела. Где-то к середине песни вступили со своими инструментами Джексон и остальные, но я их даже не слышала. Я была больше не в клубе «Расселс». Я была с моей крошкой, я прижимала ее к себе и кружилась, кружилась — или это мы с ней стояли на месте, а остальной мир вертелся вокруг нас?

Песня закончилась — а я по-прежнему была с дочкой и прижимала ее к себе так сильно, что ей было трудно дышать. Я прижимала ее к себе так сильно, потому что боялась, во что превращусь без нее. Без нее у меня не было никакой жизни. А вокруг меня настала страшная тишина. Потусторонняя. Но сердце у меня билось ровно, и голова прошла. Где-то вдали кто-то засвистел. Эми, наверное. А может, и нет. Свистели недолго. А потом послышались хлопки — тоже приглушенные и далекие. Элис стояла на сцене и хлопала. Джексон подошел ко мне и гладил меня по спине. Он что-то говорил, но я не разбирала слов. Рот открывался и закрывался, губы двигались, но ничего не было слышно. Ну хоть вид у него был довольный, и то хорошо.

Потом я оставила попытки понять, что он мне втолковывает.

Сеффи, отойди на шаг.