На Памире

То лето было удивительно жарким. Реки вздулись, и однажды половодьем снесло часть автомобильной дороги. Не удивительно поэтому, что в один из вечеров разговор на лагере зашел о стихийных бедствиях. Особенно много говорили о половодьях, селях, оползнях и землетрясениях — наиболее частых и губительных стихиях Памиро-Алая. Один из рассказов был наиболее завершенным.

Рассказчик разгреб пятерней бороду, закурил и начал говорить.

— Летом 1949 года мы кинули жребий — какому отряду какой район покрывать съемкой. Мне достался Хаитский район бывшей Гармской области. В общем-то мне было все равно: я только начинал работать в Таджикистане и сравнительная ценность того пли иного района мне не была ясна. Отряд укомплектовали почти целиком в городе: почвовед Тамара Петровна, только что прибывшая из Саратова по распределению молодых специалистов, геоботаник Виктор Маков, рабочие Камал и Миша, а еще двоих рабочих должны были взять на месте. Начальником был я, и было мне в те времена двадцать два года.

Добрались мы до Хаита, сняли там кибитку с садиком, оставили в ней часть груза, оформили еще двух парней — Расула и Оджину рабочими, наняли десяток ишаков, распрощались с Камбарали, и через несколько дней наш караван уже двигался вверх по долине Немана. Восьмого июля нас основательно потрясло. Ишаки остановились, сверху посыпались камни. Это было первое в моей жизни землетрясение, и я не сразу понял, что именно происходит. Когда все кончилось, пошли дальше. В тот же день перебрались по шаткому мостику через Неман на правый берег, вышли по верхней тропе к отличной зеленой площадке и там разбили лагерь. Место это было удивительно красивым. Сверху нависали скалы, из-под которых бил родник, а метрах в трехстах внизу шумел Неман. Расставили палатки, распаковали вьюки. Обнаружилось, что забыли на базе гербарную бумагу, без которой работать нельзя. Я расшумелся на Виктора и рабочих. Все это по молодости лет, конечно. Сейчас орать избегаю. Говорят же таджики, что если бы рев имел цену, то самым дорогим животным был бы ишак. Вот я тогда и орал, как ишак, хотя, конечно, история с забытой бумагой — чистейшее разгильдяйство. Оджина вызвался вернуться в Хаит за бумагой, Расул пожелал сопровождать его. Оба они жители Хаита, и, хотя двоим там делать было нечего, я отпустил обоих, чтобы как-то загладить свой срыв. Кабы знать, к чему это приведет!

Весь следующий день мы возились с устройством лагеря. Решили сделать его базовым на целый месяц. Ребят с бумагой я ждал десятого к обеду. В этот день рано утром я брился. Когда одна щека была уже выскоблена, меня сбило с ног. Впечатление такое, будто ковер из-под ног выдернули. Кругом что-то гудело. Хотел встать на четвереньки, но и тут меня свалило набок. Кое-как дотянулся до полевой сумки с казенными деньгами и топографическими материалами, кинул ремень через плечо, сгреб за ствол карабин и выполз из палатки.

Кругом творилось черт знает что. На нашу площадку, перелетая через скалу, сыпались камни. Склоны, казалось, дымились. Я что-то закричал и на четвереньках, боясь, что с ног собьет, кинулся под скалу. Это было единственное место, куда не падали камни. Вся моя команда уже была там. Когда я добрался до скалы, все стали подползать ко мне поближе. Я закричал, что надо рассредоточиться, так как иначе может завалить всех сразу. Но никто и не подумал отодвинуться от меня. Вот тогда-то я и понял, что я начальник, что от меня чего-то ждут, надеются на меня, что ли. Впрочем, все это я, наверное, осмыслил потом.

Сколько времени продолжалось землетрясение, сказать трудно. Минуты две-три, по-видимому. За эти минуты наш благоустроенный лагерь был уничтожен начисто. Палатки почти полностью были завалены глыбами размером с хороший письменный стол. Из восьми ишаков живыми остались только три, но и у тех были переломаны спины или ноги. Несчастные животные кричали как-то не по-ишачьи — длинно и пронзительно. Камал сказал, что надо их пристрелить, чтобы не мучились. Я протянул ему карабин и отвернулся. Прогремели выстрелы. Крики прекратились. Бросилось в глаза лицо Виктора, густо усыпанное веснушками. Удивился: раньше я этих веснушек не замечал. Потом понял, что Виктор побледнел.

Потом мы огляделись. Узнать окрестности было трудно. Зеленые склоны были исполосованы красными бороздами. Это сползла дернина. Оказывается, склоны тогда не дымились, а пылили от оползавшей дернины. Ясман внизу вздулся. Через час по нему поплыли рамы, двери, трупы лошадей и прочего скота. Нижнюю трону затопило. От моста, по которому мы переправились через Ясман, не было и следа. Похоже было, что река внизу подпружена. Подземные толчки, не такие, правда, как тот катастрофический, все время продолжались. Сначала мы пугались, потом привыкли.