На перекрестках судеб

Михей ухмыльнулся, знал бы ты, друг ситный, сколько получаю я, вряд ли взялся перекупать…

— Макс, я, конечно, могу что-то посоветовать или до ума довести. Но только разово. Меня от Америки до Антарктиды мотает — себе не хозяин. А вот подыскать кого-то…

— Будь другом.

Сошлись на разовом. Пока. Специалиста Михей планировал подыскать осенью. Приятеля предложенные сроки устроили. На радостях тот взялся подвезти друга детства до электрички и пообещал Нонне Трофимовне с устройством летнего душа посодействовать.

В понедельник Борисик заехал к напарнику в обед.

— С вызова сразу к тебе… Разрываюсь между долгом и частным сыском… Накормишь?

— Если пельмени устроят. Или пиццу могу заказать. Холостякую, как видишь…

— Давай пельмени, терпеть не могу эти идиотские лепешки! Да, не хватает теперь соседки… Не появлялась?

— Нет. Мать говорит, что нервничала она очень в последние дни. А потом попрощалась и пропала. Сказала, что-то срочное.

— Если вернется, береги соседку. Одни пирожки у нее чего стоят! Как вспомню, полный рот слюны. А мясцо в сыре… ммм… нет, дальше лучше и не вспоминать…

— Сосредоточься на достоинствах пельменей. Что по делу?

— «Шерше ля фам» продолжается. Подключили паспортные столы. Светлова я к себе на пять пригласил. Раньше у полковника не получалось. Жук где-то ползает. С утра на месте нет. На то он и Жук. Может, послали куда… Сметанки добавь!

— А нетути! Уксус только…

— Давай уксус, гостеприимный ты наш. Знал бы, в магаз заскочил.

— Мог бы предупредить, я б сам заскочил.

На третьем пельмене Борисик схватился за телефон:

— Ну, и чего нарыли? Так… Так… Так! Давай адрес!

Прожевал, потянулся за следующим. Не выдержал:

— Мих, нашли Макарову. Квартиру она купила. На Центральном. В престижном доме…

— Заплатили, значит, женщине за молчание. Не поскупились.

— А ты думал, она сама ВИП-хоромы приобрела? На трудовую пенсию? Едем, что ли?

— Ешь, давай. Пусть твои бойцы сперва выяснят, не пустышка ли. Как с тем Прохорычем. Мало ли Марий Макаровых по России… устанешь бегать.

Со старшим Прохоровичем, в миру носившим гордое имя Петр, у них облом вышел. Как ни старался Гаврила, как ни выкручивал кренделя перед неприступной внучкой — нулевой результат. Та улыбалась натянуто. Отвечала однозначно. К деду пускать вообще не хотела. Потом уселась на кровати, так и просидела весь разговор.

Прохорович-старший чувствовал себя плохо. В ответах путался. Перескакивал с одной кочки на другую. О работе на заимке говорил многословно, но пусто. О яхте вообще ничего вспомнить не смог. Посетовал на судьбу — только все успокоилось, жить бы да жить, а уж некогда. А если и осталась пара годиков, так и те уже не в кайф.

— Вон, Катюха теперь сливки с мово молока-то сымаеть, телушка хитрючая, — кивнул дед на сидящую рядом внучку.

— Я те покажу телушку! — девица поднесла кулак прямо к дедову носу. — Котлет неделю не получишь! Переведу на хлеб и щи.

— Суровая, вишь! — одобрительно воспринял угрозу дедок. — Фамильный характер! Так что извиняй, ребята, а котлет я вам не отдам! Я ж до смерти голодным останусь. Знает, говёшница, во что бить. Вся в мою бабку, та была…

Лирическое отступление заняло около получаса. Гости выжидали удобного момента для перевода стрелок в нужном направлении. Девица нервно поглядывала на часы. Наконец дед выдохся.

— Ну, что там еще?

— А фуникулер у вас откуда?

— Фуни… что?

— Фуникулер.

— Это та штуковина, за которую тебя второй раз посадить грозились. Люльки на веревке, — пояснила внучка.

— Какая там веревка — канат! Вот и доверяй после этого бабам… — рассмеялся старик, обнажая беззубые десны. — Так там я и не бывал никогда…

— По ксерокопии его паспорта ту игрушку купили. Оформили на деда. Теперь вот маюсь и с ним. Никак покупателя найти не могу. И везде одна, хоть бы какой мужик нашелся…

— Чтоб клюнул на твои богатства? — захихикал старик. — Так в город ехать надоть. Наши вон, у своих баб за подолы держатся, их мильенами не заманишь. А с подолами у тебя дело швах… Водички-то принесешь?

— Не заслужил, — процедила Катюха, но пошла за водой.

— Вреть она, — зашептал Прохорович. — В жизни ничего никому не отдасть. Жадная — страсть! Все к рукам норовит прибрать, воспитал на свою задницу!

— А как ваш паспорт оказался у покупателя?

— Так ить… хто его знаеть… Могёт, украли. А могёт, взяли попользоваться.

— Значит, чужие заходили? Ну, около полугода назад.

— Эт вряд ли… Катюха чужих дальше сеней не пущаеть. Факт.

— Свои, значит…

— Дык, своих-то раз, два и обчелся. Рази что братан. Да женка евоная…

— А о Марусе Михайловне своей забыл? — на пороге появилась Катюха с кружкой. — Она как-то осенью наведывалась. Зазнобились когда-то с дедом. Та и взяла, коли кто копейку посулил. Продажная тварь.

— Ты чё мелешь, козява? Что б Маруся продалась! Да ни в жисть!

— Много ты понимаешь!

— А и понимаю! Они ж с Любкой по миру пошли, а ты: продажная… Сама такая! Ить с твоей подачи и пошли…