На перекрестках судеб

Теперь даже чтение мыслей на расстоянии, вызывающее прежде тревогу и подозрение, казалось само собой разумеющимся. Кажется, он и сам начинал осваиваться в мире ее мыслей. Хотелось надеяться, что и чувств.

— У мужа имелись свои ожидания от жизни. Я старалась уступать. Подстраиваться. Удавалось неплохо. Вот и с заимкой нам повезло, — Елена горько усмехнулась. — Это мы тогда так считали. Все. Осман ошалел от свежего таежного воздуха. Носился по лесу. Что-то фотографировал. Записывал. Возвращался с охапками трав. Потом полночи просиживал с микроскопом.

Делился с сыном. Постоянно таскал его с собой, рассказывал, показывал. Алик пребывал в восторге от реки, могучих кедров, моховых кочек. Летал от берега к дому и обратно. Делился тысячами планов и желаний. Везде хотел успеть, все попробовать.

Мне тоже там нравилось. И ягоды, и цветы, и травы, и запахи. Будто на иной планете. Знаете, я три дня подолгу уснуть не могла. От тишины. Лежу, смотрю в небо — у нас над кроватью окошко в потолке. А в нем мохнатые еловые лапы колышутся. Звездные россыпи до рассвета кружат. К утру их небесные переливы сменяют. От синевы до багрянца и обратно… Только тогда и засыпала. И вставала чуть ли не к обеду…

В тот день я предчувствовала недоброе, но не осознавала. Лишь время тянуть пыталась. Не дотянула чуть-чуть… Меня мальчики с собой не взяли. Да я и сама не рвалась. Меня на воде укачивает. И потом, не нравилась мне затея с лодкой. Там бензобак подтекал. Муж уверял, что ничего страшного. Может, и ничего. Если бы не эта петарда…

Кто бы мог подумать, что кому-то придет в голову устроить фейерверк посреди тайги за полгода до новогодних праздников! На мою беду…

С Вашего позволения я пропущу подробности… Тяжело вспоминать, до сих пор не привыкла…

Матвеев кивнул, с трудом переключаясь на роль детектива:

— Скажите только, кто вас в подробности посвятил? Светлов? Жук? Ваша Н*-ская прислуга?

— Это имеет значение?

— Безусловно. Можете не переживать, следствие велось частным образом и завершилось по воле заказчика. Его протеже освободили. Да и ваша активность к тому времени прекратилась. Дальше ворошить прошлое не имело смысла.

— Заказчика? Погодите, значит, Матвеева освободили?

Ему показалось, или Пахомова действительно перевела дыхание? С чего бы? Симпатия к жертве? Что-то новенькое…

— Так что с информатором?

— Вы правы, это Светлов. И Любаша. Милая девочка с большими амбициями. Чисто женского характера. Мечтает стать женой миллионера. Правда, пока не складывается у нее с толстосумами.

Еще одна улыбка в переполненную копилку. И дух захватывает по-прежнему. Михей никогда не думал, что улыбка может вызывать столь же сильное желание как красивая шея, грудь и прочие женские прелести. Похоже, он мало понимал в женщинах. Или в себе?..

— Светлова я особо не дергала. Один раз встретились. Я нажала на… должно быть, Вы и сами догадывались на что… Он человек военный, сразу сообразил, чем чревата моя осведомленность. И с ходу разложил по полочкам. Больше мы не встречались. А достоянием всех желающих его слабости стали без моего участия. Сам себе яму человек вырыл.

Я же после него на Любашу переключилась. Поначалу они с Марусей Михайловной идти на контакт отказывались. На суде несколькими словами ограничились. Ничего, мол, не знают, в господские дела не вмешиваются. Представляете — так и сказали: в господские дела! Суд и следствие на большем не настаивали.

Уже позже мне открылись. Им ведь посредники обвиняемых за молчание хорошие откупные пообещали. А потом забыли. А когда вспомнили, то отправили наивных дурочек на край света. Чтобы, как Любаша говорит, не возникали.

— И тогда они пришли к Вам?

— К моему адвокату. Он вел с ними переговоры во время следствия.

— Покаялись?

— Нет, просили заступиться. Каяться им было почти не в чем. Ну, промолчали и промолчали. Да если бы Любаша рассказала, что видела… Это же страшные люди… И законы у них под стать. Все кругом давно куплено. Или будет куплено, дело лишь за деньгами. А в этом ресурсе убийцы моего мужа недостатка не испытывают.

В общем, встретилась я с женщинами. Поговорила. Предложила свои условия. К тому времени я уже разработала план мести. В ней видела смысл своей жизни.

— А как же ребенок?

— Дочь? Да, это тоже смысл. Но временный. Я так решила. Пока нужна ей, буду жить. А потом уйду к своим мальчикам, если Господь позволит… Больше мне ничего не надо…

Анфиса — моя боль. Никому не нужное создание, как мне казалось тогда. Среди боли и страха, среди гнева и ненависти не было места новому счастью. Если бы я могла, я бы избавилась от нее до рождения. Да простит меня Господь! Но…