На пределе жизни

Птицы «позировали» безукоризненно, и я наснимал их в воздухе, на воде, крупно и мелко, на цветной и обычной, черно-белой пленках. Читателю, наверное, хотелось бы взглянуть на эти фотографии. Увы, позже при проявлении их выяснилось, что шторки аппарата, безотказно работавшие все время, на этот раз неожиданно закапризничали, и ни одного кадра с чайками у меня не получилось.

Если бы не Слава, мы с Даней, возможно, еще долго просидели бы на гальке, наблюдая за птицами и фотографируя. Сейчас обычно олимпийское спокойствие Славы иссякло. Голодный и обозленный неудачами «на кухне», Слава равнодушно отнесся к невиданным птицам и, воззвав к нашей совести, решительно заявил, что время уже близится к полуночи, и если мы рассчитываем сегодня пообедать, то пора принять участие в немудрых, но трудоемких хозяйственных делах.

У костра, естественно, разговор шел только о розовых чайках. Вопросов задавалось так много, что мне пришлось вспомнить и рассказать спутникам все, что я знал об этих замечательных птицах. Впервые их обнаружили в 1824 году в Арктической Америке. Затем в течение почти восьмидесяти лет розовые чайки представляли для натуралистов неразрешимую загадку. Изредка их встречали в разных частях Арктики и еще реже в более южных широтах — на Камчатке, в Охотском море, у берегов Норвегии, Англии, Франции и даже в Средиземном море.

Заветной мечтой великого исследователя Арктики Нансена было хоть раз в жизни увидеть розовую чайку. Мечта его осуществилась. Во время чрезвычайно тяжелого пути по дрейфующим льдинам ему удалось не только увидеть, но и подстрелить птицу. Радость его не знала границ. Ученый, забыв об усталости, пустился в такой лихой пляс, что не на шутку перепугал своего товарища, решившего, что Нансен сошел с ума.

Лишь в 1905 году русскому зоологу и исследователю Севера С. А. Бутурлину посчастливилось, наконец, открыть родину розовых чаек, увидеть их гнезда, изучить и описать нравы и повадки птиц. Гнездовья розовых чаек встретились Бутурлину в низовьях Колымы среди изобилующей озерами равнинной тундры и лесотундры. Позднейшие исследования добавили к этому открытию немногое.

Теперь известно, что розовые чайки гнездятся небольшими колониями лишь на ограниченном участке северо-восточной Якутии и, быть может, отдельными парами кое-где в Арктической Америке. Как только птенцы их становятся самостоятельными, чайки оставляют места гнездовий, но улетают не на юг, как остальные птицы, а на север, к полыньям и разводьям Северного Ледовитого океана, где и проводят зиму и вообще большую часть своей жизни.

Общее количество этих птиц очень мало, да к тому же и встречаются они, пожалуй, в наиболее труднодоступных районах земного шара. Поэтому увидеть их человеку удается крайне редко. Правда, чучела и шкурки розовых чаек можно найти во многих крупных зоологических музеях, но разве это чайки? Чучела быстро теряют свою чудесную окраску даже в том случае, если их хранят в полной темноте, и углядят, как я сам в этом убедился, жалким подобием живых птиц. А легкость и изящество движений? Разве может дать представление о них набитая соломой или паклей птичья шкурка? Советским охотничьим законодательством розовые чайки относятся к абсолютно охраняемым птицам, и, конечно, охота на них категорически запрещена.

Ночью второй раз за лето в наглухо застегнутой палатке было непривычно жарко. Наконец, часов в шесть утра, я не выдержал, выполз из спального мешка, разжег костер и начал готовить завтрак.

День, так же как и вчера, начинался прекрасной погодой. Таким обычно представляешь себе арктическое лето, вспоминая о нем на Большой Земле. Дым от костра, струясь, тянется прямо к небу. Тишину нарушают потрескивание смолистых кряжей в костре да приглушенный хор птичьих голосов, который доносится с расположенного невдалеке птичьего базара. Солнце светит откуда-то сбоку, из-за скал, и под его лучами прибрежные нагромождения торосов на время превращаются в зоопарк или в ноев ковчег. Вот у самого берега будто сидит гигантский филин. Уступ льдины навис насупленной бровью, а под ней угадывается большой глаз птицы. Дальше виднеются ледяной медведь, голова носорога, лежащий верблюд… Совсем рядом с костром, на зеркальной поверхности пресноводного озерка, будто в вальсе, быстро кружится пара плавунчиков. Они словно и не касаются воды, настолько неглубоко сидят в ней птицы, настолько легки их движения.

Вдали, среди торосов, скороговоркой «гавкают» встревоженные бургомистры. Крики их то приближаются, то замирают. Вот они закричали рядом, и метрах в пятидесяти от нашего лагеря на галечниковой косе появляется медведь. Это еще подросток: цвет меха у него не белый, а яркий, соломенно-желтый. Таких зверей полярники иногда называют «водяными», в отличие от белоснежных «ледовых», считая, что пожелтение меха у животных тесно связано с наличием открытой воды в местах их обитания. Так ли это на самом деле, сказать трудно. Вблизи нашего острова большие полыньи существуют круглый год, и тем не менее наряду с желтыми мы видели здесь и по-настоящему белых медведей.