На пределе жизни

На двое суток непогода загнала нас под тонкую полотняную крышу. Нудны и томительно долги эти часы вынужденного безделья. О крышу и стенки палатки однообразно и беспрерывно шуршит снег. Высота нашего жилища такова, что в нем можно только лежать или сидеть, согнувшись «в три погибели». По очереди кто-нибудь выползает «на улицу», чтобы заняться приготовлением обеда. Это сделать нелегко. Мокрый снег залепляет глаза, набивается за шиворот. Дрова, разбросанные по косе, скрыты под слоем снега, и собирать их приходится на ощупь, без разбора. Костер разгорается плохо, и то лишь после того, как удается найти сухую чурку и превратить ее с помощью ножа в груду стружек.

Обедаем в палатке, не вылезая из спальных мешков. В перерывах между сном, порядком отлежав на гальке бока, мы с Даней (в который раз) достаем дневники и приводим в порядок записи, а Слава снова и снова берется чистить карабин или ружье, пытаясь вернуть им давно утраченный блеск.

_{Наш лагерь у мыса Эммелины}

7 июля с утра заметно похолодало, пошел сухой редкий снег, видимость возросла до нескольких сотен метров. На скалах работать все еще невозможно, но для обратного пути погода приемлема. Посовещавшись, решаем не тратить больше времени понапрасну и отправиться домой, с тем чтобы вновь побывать на мысе Эммелины при хорошей погоде.

На обратном пути с трудом узнаем знакомые места. Все бело, снег лежит сплошным десяти-двенадцатисантиметровым слоем. Лето как будто и не приходило.

16 июля вместе с Даней и Вениамином Михайловичем мы вышли в следующий маршрут. На этот раз наш путь лежал в оазис, который так приветливо встретил нас весной и вновь обещал много интересного для геолога, географа и зоолога.

Начало путешествия опять совпало с хорошей погодой. С утра стоял полный штиль, временами проглядывало солнце. Купол Ледника, Наконец, очистился от тумана и необыкновенно «похорошел». Склоны его — где голубые, где синие — светились теперь каким-то глубоким внутренним светом. После сильного и продолжительного похолодания день казался жарким, хотя с утра Герман намерил в воздухе только полградуса тепла. Несмотря на свежий снег, лежащий в россыпях и низинах, идти было легко.

Первый привал устроили у подножия тех скал, на которых весной держалась большая стая белых чаек. Птиц здесь осталось не больше десятка. Они сидят по-прежнему на совершенно недоступных карнизах и вершинах базальтовых столбов. На этот раз мы захватили с собой прочную капроновую веревку, но она не принесла пользы: ни снизу, ни сверху подобраться к птицам невозможно. Несомненно, что если птицы сейчас и гнездятся здесь, то лишь в очень небольшом количестве. Очевидно, нынешний год оказался неблагоприятным для размножения всех чаек, обитающих на острове. Даже у бургомистров, как выяснилось неделю тому назад на мысе Эммелины, гнезда в этом году пустуют, и эти птицы, так же как и моевки, лишь «делают вид», что насиживают яйца. Поведение белых чаек лишний раз подтверждает наше предположение.

Кстати, негнездование в отдельные годы чаек и некоторых других птиц — явление вообще довольно типичное для высоких широт Арктики и связано с чрезвычайно ограниченным ассортиментом кормов. Здешние моевки, бургомистры, белые чайки в гнездовый период питаются преимущественно сайкой. Поэтому в те годы, когда рыба не подходит к берегам или когда ее просто мало, птицы голодают и не откладывают яиц, хотя и держатся у обычных мест гнездовий.

Подходя к оазису, пересекли торную тропу песцовых следов. По-видимому, в поисках корма сюда регулярно наведывался один и тот же зверь. Этим летом, как мы уже убедились, на острове жили всего пять-шесть песцов. Вырисовывается такая взаимозависимость: чем больше медведей у берегов, тем больше и песцов выходит на припай собирать остатки медвежьих обедов. Когда медведи исчезают, песцы уходят в глубь суши, встречаются в тундре и вблизи скал, занятых птичьими колониями. Судя по множеству следов различной давности, этот одинокий песец жил у оазиса постоянно, был достаточно обеспечен пищей на суше и в сборе медвежьих объедков на припае не нуждался.