На развалинах мира

Сам выход в город был сопряжен с трудностями именно из-за этого. То дождь, то туман и падающий пепел, мешали правильно ориентироваться. И было очень неприятно и жутко бродить по городу, когда даже мой холм вдруг внезапно пропадал в темноте – я сразу прекращал все свои поиски и устремлялся обратно, страшась больше всего на свете потерять его из виду. Заблудиться в катакомбах можно было проще простого. И, если бы не моя прекрасная зрительная память – это уже могло случиться не раз.

Поражало полнейшее отсутствие зверья. Даже крысы, и те, словно вымерли в одночасье. Ни птиц, ни кошек, ни собак – ничего… Я был один, среди этого мира мертвых… И я искал – долго и упорно. Но что можно было обнаружить, если придерживаться все время расстояния не более километра от холма? Мне нужно было решаться предпринимать дальние походы.

Пришёл день, когда я отважился не вернуться в подвал на ночь. Скорее, это получилось случайно, чем осознанно. Не так уж я и боялся заночевать в обломках, благо такого опыта у меня было немало. Да и ночь назвать ночью можно было лишь отчасти – она ничем существенным не отличалась от дня. Или, вернее, от тех сумерек, в которых всё находилось. Только часы, спрятанные в плотно сшитый мешочек и носимые на груди, указывали на смену дня и ночи. Прежде, чем покинуть подвал, я решил установить, хоть какой ни будь, знак, который бы стал мне указателем, именно на мой холм, а не на многие другие, столь похожие друг на друга. Он не мог, конечно, просматриваться отовсюду, но пригодился бы на расстоянии доступной видимости. Я поднялся на самую вершину, где поставил длинный шест, с привязанной к нему тряпкой, и укрепил его всем, что попало под руку. Случайный порыв ветра не мог его стронуть, ну а от урагана всё равно бы ничего не помогло. Я надеялся, что он будет служить мне ориентиром в моих вылазках. Сытый, отдохнувший, подлечивший свои раны, я был готов к скитаниям среди мёртвого города, но на этот раз я знал, что мне есть куда вернуться, и куда идти, если в этом возникнет необходимость. Вряд ли мой шест, мог бы быть заметен на очень далеком расстоянии… Скорее, это было дополнительным средством самоуспокоения.

Первый поход был на восток. Я знал, куда иду, потому что среди всяческого снаряжения рыболова, отыскал несколько компасов. У меня не было основания им не доверять, кроме того, я проверил их самым простым способом – выложил в ряд и каждый повернув на несколько градусов. Все они строго вернулись стрелками на север, и лишь один крутился во все стороны, куда не поверни. Его я выбросил. Правда, когда я надел на руку один из тех, которые считал работоспособными, мелькнула шальная мысль – а тот ли север он показывает? Что, если в результате катастрофы, полюса земли сменились?

В первый раз я честно отошёл на расстояние видимости своего холма, но зато, на другой день, решил продлить свои поиски на более длительное расстояние. Местность вокруг была настолько изрыта оврагами, приподнята холмами и затруднена провалами, что придерживаться прямого направления было невозможно. В итоге я просто забрался так далеко, насколько считал, что мне может хватить припасов в заплечном мешке. Получилось два дня туда, и два – обратно. Разведка на восток ничего не дала – руины, руины, и снова руины. Сколько схватывал глаз – сплошные холмы бывших многоќэтажных, и не очень, домов, нескончаемо возвышались впереди и по обе стороны от моей тропы. Под ногами взлетала и опять осаживалась пыль, ветер дул то в спину, то в лицо, а вместо солнца светились жутковатые облака. Иногда что-то, похожее на молнии, прорезало их, на миг, озаряя своим сиянием весь город. Но такое бывало редко. Я совершил несколько длительных вылазок, понемногу начал осваиваться в бесќкрайних руинах. Но теперь, по прошествии многих дней после того дня, все они покрылись почти беспрестанно падающими хлопьями, и всё стало одного удручающего буро-красного цвета. Хлопья были невесомы, сухими на ощупь. Больше всего они были похожи на свалявшуюся пыль, а может, и являлись таковыми. Они застилали всё сплошным ковром, мгновенно взлетая и перемещаясь от слабого ветерка. Следов на таком ковре не сохранялось. Зато, когда шел дождь, эти хлопья сразу становились скользкими и жирными. Наступив на них, можно было сразу упасть – так скользки они были.

Еще более, заметно, усилился холод. Сейчас должно было быть, примерно, начало второго месяца зимы. Если соотносить ее с тем, что показывали мне мои часы. Я боялся даже представить себе, какой силы могли быть ледяные ураганы, если бы не тепло, подогревающее город снизу. Но то же тепло могло погубить и тех, кто прятался сейчас, где ни будь, в подземельях – так же, как я сам, в подвале.