На развалинах мира

Эта жутковатая находка, на какое-то время отбила у меня желание бродить по руинам. Зрелище, увиденное в застывшем озере, не предназначалось для слабонервных. Вмороженные тела вставали у меня перед глазами, и я долго не мог успокоиться, меряя шагами, размеры склада, в который вернулся после путешествия. Лекарства против этого не было. Я мог бы начать заглушать все алкоголем – но, полнейшее отсутствие тяги к спиртному, не давало мне такой возможности.

Созерцая блики огня, исходившие от очага, я напряженно пытался представить себе очертания города – с тем, чтобы моя следующая разведка не оказалась бесцельным блужданием по развалинам. Если и искать кого-то – то хоть знать, где? Идея, посетившая меня, могла прийти в голову еще многим – и подобный подвал должен был стать убежищем для других. Но в том-то и дело, что такая удача, как видимо, оказалась далеко не рядовым явлением. Сметенные дома образовывали непреодолимые завалы, сквозь толщу которых невозможно было проникнуть ни в какой подвал. И, не всякий подвал мог уцелеть при таком чудовищном сотрясении почвы, какой происходил в день катастрофы.

Ответа на этот вопрос не было. А метания по подвалу, больше напоминающие раздраженного тигра в клетке, приводили меня к тому, что я вновь собирался и покидал убежище, стремясь исследовать город во всех направлениях.

Недалеко от холма я нашел ручей – его не было, когда я уходил в первый раз. Вода, вытекающая откуда-то из-под земли, оказалась пригодной для питья. Я оградил ручей камнями и сделал над ним навес – от продолжавшего падать пепла и песка. Для этого подошла брезентовая накидка от автомобиля. Она сохранилась потому, что сразу попала в воду. Я бы не смог ее обнаружить специально, но один из толчков выбил землю у меня из под ног, и я, падая и стараясь за что ни будь зацепиться, ухватился руками именно за край этой ткани. Поняв, что это такое, я потратил немало времени, чтобы вытащить брезент из лужи, так как его порядком завалило грязью. Было ясно, что если падающий пепел и песок будут опускаться на землю такими же темпами, то через примерно полгода от города не останется даже следов. Но, если мне не казалось, подобные высыпания становились несколько реже.

Чтобы упорядочить свои поиски, был необходим чертеж. Хоть я и запоминал все, где проходил, со временем, какие ни будь, мелочи, могли пропасть из внимания. У меня не было бумаги и карандашей – но зато были ровные, побеленные стены подвала. Уголек из очага оставлял на них прекрасно различимые следы, и я принялся наносить на стену тоненькие штрихи. Разумеется, центром рисунка стал мой холм и все, что находилось поблизости. Восточная сторона, куда я отправился в первый раз, стала приобретать какие-то формы – хотя и там оставалось много белых – на самом деле, белых – пятен. Я нарисовал озеро, каменную пустыню, по которой не рискнул идти, пометил несколько, особенно запомнившихся, холмов. Теперь я мог через большой промежуток времени опять пойти туда – и уже знать, где буду проходить, чтобы не заплутать среди подъемов и спусков каменных россыпей.

Пока я отдыхал от похода, привел в порядок освещение. Так, как свечей было немного, я предпочитал пользоваться плошками, в которых горело масло. Масла мне должно было хватить надолго, а ткани, из которой я нарезал лоскуты и укладывал в плошки взамен фитиля – на еще большее время. Разумеется, они мало напоминали собой керосиновые лампы, не дающие столько чада, но другого света у меня не было. Я только добавил к уже имеющимся, еще несколько – чтобы иметь возможность не ходить с одной, по всем закоулкам склада. Там же, где я жил, свет обеспечивал очаг. Он и прогревал помещение, и освещал его.

В следующий раз я направился на север. На этот раз идти было несравнимо тяжелее. Здесь было гораздо больше трещин в земле, больше всяких скрытых разломов и предательских ям. Приходилось проверять все опасные места древком копья, и лишь потом делать следующий шаг. Что меня заставляло идти? Я не мог, не хотел даже допустить мысли о том, что я остался один… Но одной встречи я не хотел. Память очень отчётливо удерживала в себе сцену с, изъеденными крысами, людьми, и тот, единственный, почти неповреждённый труп – тот, который не мог называться человеческим.

На смену морозам пришла оттепель. Она не выражалась в таянии снега – он просто отсутствовал. И не в капании сосулек – их тоже не было. Нет, это было видно по более теплому ветру, вдруг прекратившему свои ледяные наскоки. На этот раз он дул с юго-запада, в отличие от другого, несущего стылость и дожди – северного. Он слегка подталкивал меня в спину, и я, обрадованный такой сменой погоды, уверенно пробирался сквозь руины вперед. Этот ветер подсушивал многочисленные лужи, ходьба по которым доставляла столько неудобств. Моя обувь лучше годилась для снега, чем для влажной поверхности.