На развалинах мира

А они лежали, покрывая поверхность пыльного пола, хрустящие и мягкие, старые и новенькие, только что отпечатанные – и мятые, перешедшие из рук в руки сотни раз… А еще – мешки с мелочью, тяжелым и грузным ковром рассыпавшиеся на том же месте. Я не колебался – спичка, вспыхнувшая в руках, полетела в сложенную кучу – и через минуту веселый костер покарал это мерило человеческого труда и оценки его достоинств. Я не жалел – пачки летели одна за другой, вмиг покрываясь огненными язычками. В топливо шло все – и наши, и чужие, считающиеся более ценными, чем купюры собственной страны. Я сжигал целые состояния, в прошлом могущие составить чудовищное богатство. Миллионы сгорали в пламени костра – а виновник этого сидел на стопке мешков и грел свои ладони над пламенем, размышляя о том, что содержимое этого хранилища уже никогда и никому не понадобится. Меня это веселило – я тихонько посмеивался, чуть ли не впадая в исступление от того, что получил возможность сделать такое… Но, сколько я не подбрасывал в огонь новых и новых пачек, удовлетворения это не приносило. Они не значили ничего – и это принижало всю значимость происходящего. Они были в моей власти. Впервые, за столько лет унижений и испытаний. Они, в моей – а не наоборот. Можно сколько угодно рассуждать о том, что человек независим – но всего каких-то несколько недель назад я был полностью прикован к тому, чтобы добывать их тяжелым и неблагодарным трудом. Нет, не эти бумажки были виновны – сама система, сделавшая так, что прожить, не имея их, было просто нельзя. Здесь должен был бы гореть тот, кто их придумал. Хотя, если задуматься, это было одно из величайших изобретений человечества… и самых подлых. Ценности, хранившиеся здесь, уже не имели ничего общего с теми, которые на самом деле стали нужны. И, соответственно, толку от них не было никакого. Я поужинал содержимым из банки, подогретой на костре, запил все водой…

– Что, Дар? Сбылась твоя мечта?

Я усмехнулся – вряд ли, во всем мире, еще кто ни будь, имел возможность так погреться…

*******

Вскоре бессмысленные хождения по городу мне надоели – я хотел большего, понимая, что ничего нового среди руин не обнаружу – даже если обойду их по сто раз из конца в конец. Ничего живого в пределах досягаемости моих ног здесь не было. Люди – единственное, что я хотел найти и к чему стремился. Не столько от чувства полнейшего одиночества, сколько от незнания того, что все-таки случилось, и что мне ждать от судьбы в будущем? Но я обманывал сам себя, считая, что смогу жить один… Нет, тоска змеей вползала в мою грудь, не давала свободно дышать, и гнала прочь – куда угодно, только чтобы не видеть этих опостылевших, белых стен.

Город был практически изучен – может быть, за малой частью, куда я не стремился особо попасть. С момента моего падения в пропасть, завершившуюся скитаниями в темноте метрополитена и последующим выходом наружу, прошло уже много времени – если мой календарь был верен, и я не сбился со счета. Ни на востоке – где было огромное болото, ни на западе, вплоть до русла пропавшей реки, я не встретил никого. Север не пропускал – там был провал и от одной только мысли, что туда, не мешало бы, спустится, у меня, всю жизнь панически боявшегося высоты, сжималось сердце от ужаса… Оставался юг – там высились горы, там я рассчитывал на то, мои поиски окажутся более удачными, чем до этого. Там могли быть люди…

А могли и не быть – все зависело от того, удастся ли мне их встретить. И, на сколько дней дороги я смогу унести с собой продуктов, чтобы успеть вернуться назад, к моему подвалу, который так вовремя был найден мною в самые отчаянные дни! Ведь если кому-то повезло, и он уцелел при землетрясениях, пожарах и наводнении – а потом еще и испытал мощь ядерного взрыва – то последующим, не менее тяжким испытанием могло стать испытание голодом… И от этого врага было еще тяжелее спастись…

Я решил пройти по берегу исчезнувшей реки – это была хоть и извилистая, но точная дорога, где не было риска заблудится и не найти обратный путь. От подвала до берегов было три-четыре дня – в зависимости от погоды. Налегке и без груза – это одно, а с мешком и оружием – совершенно другое. Я набил свой походный мешок банками – предпочтительно мясными, так как я решил, что пусть будет их меньше, но они будут питательнее. Из оружия был отложен только большой нож. Подумав, оставил и копье. Оставался один топор. Посаженный на прочную рукоять, он являл собой внушительное оружие, хотя я вовсе не представлял себе, против кого собираюсь его применять.