На шипах

Досада сменилась гневом. Пустая бутылка столкнулась с стеной и, подобно влюбленному сердцу, разбилась на сотни осколков. Любовь и трепет покрылись предательством, понять и простить которое, не было никаких сил. Я продолжал ненавидеть себя, крушил столы, бил двери, перевернул все вверх дном. Я хотел их убить, понимая, что никогда не сделаю этого, не потому, что это плохо, а потому, что просто не смогу. Я никто, я пустое место, о которое вытерли ноги. Я раб, который завтра приползет на коленях и забудет все, в ожидании новых подачек. Мне было противно сидеть в подаренной Пегасом квартире. Был противен и его мерседес, да и он сам был отвратителен.

Несмотря на бессонную ночь и терзающее похмелье утром я прибыл на тренировку. Команда уже приступила к разминке. Макаров с Козловым подгоняли моросящих по газону игроков. Пегас стоял на краю поля. Отец Тихон что-то шептал ему в ухо. С крепко сжатыми кулаками я решительно приближался к ним.

– Что-то ты припозднился. – Сказал Пегас с легкой ухмылкой.

Я и не думал отвечать. Раздавленный унизительной встречей, я потратил целую ночь, чтобы собрать горстку храбрости и поступить так, как надо. Отбросив сомнения, не обращая внимания на остальных, подошел в упор к Пегасу и сделал все по науке. Точь-в-точь, как он меня научил – нога, корпус, рука. Черпая силу из недр земли, помножив ее на ненависть и досаду, я запустил кулак возмездия прямиком в его челюсть.

Меня трясло. От удара распухла рука, не привыкшая к твердым преградам. Боль сокрушала пальцы настолько, что я не мог ими шевелить. Но все это не имело значения. Пегас сидел на земле. Ошарашенный, он стирал ладонью сочащуюся из губ кровь. Все вокруг замерли, не веря своим глазам.

– Изыди бес! – Воскликнул отец Тихон, пытаясь помочь Пегасу подняться. Но тот его оттолкнул. Он сидел на земле, словно раненный лев. Поднявшись, поправил куртку, за которой блеснул пистолет.

– Смело. – Сказал он, уставившись мне в глаза. – После обсудим.

Он ушел, шаркнув об меня плечом. Шокированные игроки, замерли словно статуи. Они смотрели на меня как на каторжника, обреченного на смертную казнь. Но меня это не волновало, я чувствовал облегчение. На душе стало настолько легко, что казалось, я буду летать. Гнетущее чувство собственного ничтожества испарилось, я вновь ощутил силы, почувствовав себя мужиком. Чувство собственного достоинства наполнило сердце, выкинув из него ссаные тряпки, которые я держал в себе всю прошедшую ночь. Плевать, что будет дальше. Лучше я умру львом, чем буду блеять, как плешивый осел.

– Ну ты даешь! – Сказал Кривоножко, приятельски хлопая меня по плечу. Его взгляд одновременно выражал восхищение и сочувствие. Ведь совершенный мною поступок был одновременно безумен и смел. – За что ты его?

– Это наше с ним дело. Он знает за что.

Я стер со лба пот. Выдохнул, снял остатки напряжения, и снова поверил в себя.

– Чтобы у вас не было, оно того не стоило. Мне кажется, что сейчас ты выписал себе смертный приговор. Будь осторожен.

– Да плевать! – Сказал я. – Я уже наелся дерьма и с меня хватит.

Тренировка продолжилась. Игроки снова погнали мячи по газону. Козлов свистел, Макаров кричал. Я же запрыгнул в машину и поехал по шоссе. Остаток дня я бесцельно шарахался по городу. Чувство собственного достоинства сменилось отчаянным страхом. Мысль о том, что Пегас меня убьет с каждым часом становилась острее. Дома стало вовсе не выносимо. В один миг, предоставленная Пегасом квартира превратилась из уютного жилища в зловещую камеру для ожидания смерти. Похожий на параноика, я вздрагивал от каждого шороха. Пристально смотрел на дверь, предвкушая как щелкнет замок. Представлял, как холодное дуло пистолета вновь коснется моего лба и свинцовая пуля неизменно пробурит в нем дырку, выпустив наружу красно-серую жижу мозгов. От этих мыслей становилось жутко, я гнал их прочь, распивая очередную бутылку с ненавистным именем человека, которого считал своим другом.

В затуманенную голову закрадывалось сожаление о совершенном поступке. А вдруг и правда он меня убьет? Вдруг завтра уже не настанет, и я никогда не увижу сына. А что он подумает, когда в новостях объявят, что его отца нашли убитым в одной из новостроек Челябинска? А если не найдут? Вдруг я навеки буду погребен в густых челябинских лесах? Вдруг сын подумает, что я просто от него сбежал? Вот парадокс, вчера я сам нуждался в смерти, а сегодня дрожу, ожидая встречи с ней.

Мне стало горько. Я вспомнил сына и проведенные вместе с ним дни. Да их было не много, но каждый имел особую ценность. Мрак поглощал меня от мысли, что мы больше не встретимся с ним. Навязывая борьбу страху, я пытался отвлечься. Мысли о сыне, навевали тоску. Я взял бумагу и принялся водить по ней шариковой ручкой, выкладывая все, что таилось в душе. Письмо бывшей жене и сыну писалось от чистого сердца. Вкладывая душу в каждое слово, я раскрывался как тетрадь. Лежащий на столе телефон затрещал от вибрации. Я вздрогнул, подумав, что это Пегас, но увидев имя Марины, нехотя приложил трубку к уху.