На сибирских ветрах. Всегда тринадцать

— Наш сад! — с затаенной нежностью вздохнула Елена Робертовна. — Он одичал, зарос. И все-таки прекрасен. В следующий раз приезжайте пораньше — когда цветет сирень!

Попрощавшись, я спустился вниз. Снова улочка, точно снегом, припорошенная тополиным пухом. Не только на ней — по всему городу кружила тополиная метель. Кружила и в Первомайском парке, где находился летний цирк. Даже за кулисами, на поверхности бассейна, где блаженствовали бегемоты Манук и Шайтан, воспитанники дрессировщика Степана Исаакяна, — даже здесь белой пеной покачивался тополиный пух.

Высокий, гибкий, с сединой, красиво оттеняющей моложавое лицо, Исаакян стоял тут же, у бассейна, и охотно откликнулся на мои расспросы:

— Вас интересует, с чего началась моя цирковая жизнь? После войны я поступил в Московский юридический институт. Перешел на последний курс, но вдруг — гуляя однажды в Сокольниках — увидел мотогонки по вертикальной стене. Не знаю даже, как объяснить. Я заболел этим аттракционом. Расстался с институтом, сделался гонщиком. А затем, через несколько лет, меня пригласили в главк: не хочу ли заняться дрессировкой бегемотов. Ответил, что подумаю. Кинулся в библиотеки. Никакой, буквально никакой литературы о дрессировке бегемотов. Это-то и подзадорило меня. Дал согласие. Забрал животных и отправился репетировать в Ереванский цирк. Несколько месяцев ничего не знал, кроме репетиций. Успел отрастить вот такую бороду. Наконец приехал работник главка. Увидел меня и ужаснулся: «Вы же не Робинзон! Вам надо привести себя в порядок!» Смешная постановка вопроса. Я ведь как раз и добился порядка: подготовил аттракцион с животными, которых до меня никто не дрессировал!

Тут в бассейне взбурлила вода, и на поверхность высунулись две громадные морды.

— Полюбуйтесь, какие они красивые! — нежно сказал Исаакян. — Ничего не значит, что с виду бегемоты медлительны. Они очень умные, до вспыльчивости самолюбивые. Мануку уже семнадцать, а Шайтан еще ребенок: всего четыре годика. Однако на манеже старается ни в чем не отстать от старшего!

Мы расстались, и я направился к выходу. Здесь остановил меня Рафаэль Асатурян, один из партнеров юной Ирины Шестуа: она выступала в программе с номером вольтижной акробатики.

— Напишите о нашей Ире, — попросил Рафаэль. — Сегодня ей исполнилось шестнадцать. Большая труженица!

Я обещал написать, и был немало удивлен, когда через несколько шагов Асатурян снова обратился ко мне с просьбой об Ирине. Только затем, внимательно вглядевшись, понял, что на этот раз разговариваю не с Рафаэлем, а с его братом Борисом. Сходство братьев-близнецов было поразительным.

А затем меня перехватил музыкальный эксцентрик Константин Бирюков — человек неизменно деятельный, кипучий, причастный ко всем общественным начинаниям.

— Поглядите, правильно ли я написал характеристику. Нынче на тарификационной комиссии ставим вопрос о повышении зарплаты Лене Енгибарову. Молодой перспективный коверный. Вполне заслуживает добавки!

Взяв листок с наброском характеристики, я уединился в зрительном зале: репетиции к этому часу уже закончились.

Справедливо написал Бирюков о работе молодого артиста. Мне и самому была по душе манера, в которой выступал коверный. Енгибаров одинаково уверенно владел рядом жанров циркового искусства — акробатикой, жонглированием, эквилибром. И, что особенно радовало, — в его репризах всегда присутствовали мысль, искренность чувства... В тот же день вечером я лишний раз смог в этом убедиться.

Вечер приблизился незаметно, быстро. Давно ли над Первомайским парком горел закат, и вот уже на смену ему вспыхнула неоновая надпись «Цирк». И вот уже тесно заполнен амфитеатр под брезентовым куполом. Еще немного, и начинается представление.

Цирк! Ежевечерне сияющий, неизменно сказочный цирк!

...Сопровождаемая партнерами-близнецами, на манеж выходит Ирина Шестуа. Став друг против друга, партнеры параллельно и высоко подымают полосатые шесты. На этой зыбкой основе молодая артистка исполняет каскад сложнейших прыжков, и зритель диву дается, как можно сохранять равновесие. Все сложнее прыжки. Через обруч. Через обруч, затянутый бумагой. И финальный, изумляющий трюк. Отказавшись от второго шеста, Ира делает курбет на одном, и заканчивает тем, что безукоризненно приходит в стойку на одну руку... Номер длится всего пять с половиной минут, но он заполнен такой гармонией, что она способна соперничать с оркестром.