На службе у Изгоя

В остальном же путь по Днестру был волшебен. Вдоль реки то поднимались живописные холмы, то стояли глухие дубравы, то простиралась бескрайняя, заполненная солнечным светом степь. На рассвете и на закате, пока дорога наша проходила лесами, все вокруг оживало пением сотен птиц – и это было действительно пение: многоголосное, созвучное, необъяснимо прекрасное. Ему вторили грустные, трогающие душу распевы гребцов, затягиваемые перед сном, – а вот на веслах, наоборот, они исполняли что-то бодрое, ритмичное, и я быстро подхватывал смутно знакомые мотивы. Степь же, изнывающая под жарким солнцем днем, утром и вечером начинала дышать – ароматы пробуждающихся цветов, освеженных выпавшей росой, сливались в неповторимый, совершенный аромат, столь насыщенный, что, казалось, воздух можно резать и есть!

Одним из самых запомнившихся, волнительных моментов похода стал выход в море. Кормчий – капитан Натан, направляющий движение ладьи рулевым веслом-потесью и способный провести ее морем как по солнцу, так и по звездам, решил разбить путь от Белгорода до Тмутаракани на два перехода. Первый – от устья Днестра до западной оконечности Крымского полуострова в районе Херсона и второй – уже до самой Тмутаракани. Каждый из них должен был занять где-то около суток, от стандартных вечерних речных стоянок Натан решил воздержаться – и причаливать тяжело, и опасность столкновения со степняками слишком высока. Ну а кроме того, для гребцов продолжительные морские переходы не были редкостью – скорее уж наоборот, стандартом.

Перед самым выходом кормчий дал людям продолжительный отдых, за день до того пройдя меньше нормы, которую я определил примерно километров в сто пятьдесят. Люди проспали часов десять и плотно позавтракали, прежде чем погрузиться в ладью. Перед спуском на воду заметно волнующийся Натан неожиданно для меня призвал команду к молитве и чинно, степенно прочитал девяностый псалом.

Гребцы, мои гриди, княжна и я сам – все вместе мы с необъяснимым трепетом, охватившим сердце, усердно повторяли слова древнего псалма-защиты. Много столетий позже в этих же местах его будут так же трепетно читать моряки святого праведного воина – адмирала Федора Ушакова.

Мое сердце затрепетало, когда вдали показалась стремительно приближающаяся гладь Черного… да нет, Русского моря! Его бескрайний простор, необъятность и красота разожгли в душе одновременно два противоположных чувства: ликование перед скорой встречей и в то же время страх перед всемогущей стихией. Да, спокойное, привлекательное море может в одночасье разыграться бурей, штормом, топившим и гораздо более устойчивые корабли в девятнадцатом веке[62], куда уж нашей набивной ладье! В тот миг я в нерешительности взглянул на Ланку и встретил полный веры взгляд женщины, тут же согревший сердце и развеявший мои сомнения. Тогда я окончательно поверил, что у нас все получится.

И действительно, течение Днестра легко вытолкнуло нас в морские воды, Наум практически сразу сумел поймать попутный ветер, а гребцы с дружным «Э-э-эх!» опустили весла в воду… До первой стоянки мы добрались без происшествий, хотя к концу перехода все дико устали. Хорошо хоть мышцы спины и рук уже значительно окрепли за время речного перехода и практически не болели.

Потом была суточная стоянка, продолжительный, многочасовой сон и дружное подъедание остатков съестных запасов. Наум все рассчитал до начала похода, и крупа для каш в аккурат закончилась – но ведь и нам остался единственный переход до точки назначения!

Увы, погода испортилась, море, пусть и несильно, но волновалось, и ночью небо было практически беззвездным. Правда, рисковый кормчий, ведший ладью вдоль едва различимого берега, решился идти и во тьме, и гребли мы до самого утра – да только в предрассветных сумерках на воду лег туман, после чего весла пришлось сушить.

И вот туман вдруг пронзил многоголосный волчий вой…

– Касоги!!! – услышал я за спиной полный злости и разочарования крик Наума. Кормчий отдал приказ команде: – От себя гребем, от себя!

Мужики, одновременно выдохнув «Ух-х!», взялись за весла, опуская их в воду и толкая от себя – учитывая симметричную узость обоих носов ладьи и отсутствие поднятого паруса, их усилия тут же погнали корабль назад. Но воинам присоединиться к гребцам я не дал:

– Радмир, натягивай тетиву! Михаил, Тимофей, не отходите от княжны и детей! Остальные – держаться рядом, будем встречать!!!

Перебежав к носу, я стал напряженно вглядываться в туман, пытаясь разглядеть в мороке пиратский корабль. И вскоре сквозь молочную пелену проступил узкий, хищный силуэт судна с сильно вытянутым вперед рогатым носом… Ох и на мерзкие сравнения он наводит!

– Радмир, ко мне! Наум! Быстро сюда горшки со смолой!

Лучник встал рядом, наложив стрелу на тетиву.

– Не спеши! Сейчас же обмотай два-три наконечника паклей, обмочи их в смоле, один воткни и сразу подожги.

Запыхавшийся гребец подал мне горшки, лучник вопросительно воззрился на меня:

– Что думаешь делать?