На службе зла

– Спасибо, что зашли. – Она сглотнула слезы. – У меня прямо потребность была вас повидать. Сама не знаю, откуда что взялось. Вы уж меня простите…

35

Dominance and Submission[66]

После отъезда из родных краев у него было три сожительницы, но это Чудо его уже достало. Все три грязные сучки клялись ему в любви, а что подразумевали – черт их знает. Так называемая любовь сделала первых двух покладистыми. На самом-то деле каждая баба – лживая хлызда, так и норовит побольше хапнуть да поменьше дать, но нынешнее Чудо обскакало первых двух. А ему приходилось терпеть, потому как оно было важнейшей частью его плана.

При этом он все время воображал, как прикончит это Чудо. Как обмякнет тупая физиономия, когда лезвие войдет ей в живот. Она не поверит, что Малыш (так Чудо его называло – Малыш) ее убивает, даром что по рукам у него потечет горячая кровь, а в воздухе, дрожащем от ее воплей, поплывет ржавый запах…

Изображать пай-мальчика было ему поперек организма. Включать шарм, втираться к ним в доверие, держать на коротком поводке – легко и приятно, всегда получалось само собой. Но подолгу сохранять позу – это уже другой коленкор. От притворства он порой доходил до ручки. Случалось, даже от ровного дыхания Чуда его так и подмывало схватиться за нож и всадить его, на фиг, прямо ей в легкие…

Если вскорости не дать себе выхода, можно и взорваться.

В понедельник с утра пораньше он под надуманным предлогом ускользнул из дому, пришел на Денмарк-стрит, чтобы засечь Секретутку на подходе, и что-то в нем дрогнуло, словно крысиный ус. Остановившись у телефонной будки напротив агентства, он прищурился и рассмотрел фигуру, топтавшуюся на углу Денмарк-стрит, прямо у аляповато размалеванного, как на ярмарке, магазина музыкальных инструментов.

Легавых он чуял за версту, знал их подходцы, их игры. Парень стоял с отсутствующим видом, засунув руки в карманы «донки», изображал из себя обычного бездельника…

Но он-то сам, черт подери, тоже поиграть не прочь. Давно научился становиться невидимкой. А этот тупица «донку» напялил и рад: замаскировался… да только на каждую хитрую задницу найдется болт с резьбой, приятель!

Он не спеша укрылся за телефонной будкой и сдернул с головы вязаную шапку… В ней он был, когда за ним увязался Страйк. Хмырь в «донке» на сто процентов получил ориентировку. Это следовало, конечно, предусмотреть – что Страйк наложит в штаны и привлечет своих дружков-легавых…

А фоторобота покамест нету, шагая назад по улице, думал он, отчего самооценка повышалась на глазах. Страйк, сам того не ведая, был от него в десяти шагах и даже не допер, кто он такой. Господи, до чего же славно будет прикончить Секретутку и понаблюдать, как агентство покатится под откос, как задохнется под лавиной осуждения, а Страйка замордуют полицейские и журналюги – на него, не сумевшего защитить даже свою подчиненную, несмываемым пятном ляжет подозрение в ее гибели; вот тогда-то и настанет ему полный трындец.

А у него уже созрел ближайший план. Секретутку можно выцепить возле школы экономики, где она обычно пасет ту блондинистую шмару. А перед тем сменить шапку и, возможно, очки. Он пошарил в карманах. Мать твою, как всегда – одна мелочовка. Пора Чудо гнать на заработки. А то ноет, блеет, чего только не придумывает, лишь бы дома сидеть.

Все же наскреб на две новые шапки – на бейсболку и серую шерстяную взамен той, черной, – ту пришлось выбросить в урну на Кембридж-Серкус. А потом на метро поехал в Холборн.

Там ее не оказалось. И студентов тоже. Безрезультатно поискав глазами золотисто-рыжую голову, он вспомнил: сегодня же понедельник, второй день Пасхи. Школа экономики не работала.

Через пару часов он вернулся на Тотнэм-Корт-роуд, поискал ее в «Корте» и некоторое время побродил у «Мятного носорога», но все без толку.

До этого он несколько дней кряду не имел возможности выйти на улицу и теперь расстроился почти до боли. В волнении он заметался по окрестным переулкам в надежде, что ему попадется какая-нибудь мокрощелка, да любая баба, не обязательно Секретутка; ножи сами просились на свет из потайных карманов.

А вдруг от его поздравительной открыточки Секретутка закатила истерику и уволилась? Он-то рассчитывал совсем на другое: что она перепугается до смерти, будет сходить с ума, но останется у Страйка – тогда через нее можно будет раздавить этого гнуса.

Ближе к вечеру он в глубоком разочаровании вернулся к Чуду. Им предстояло провести двое суток вместе, и от такой перспективы он полностью утратил самообладание. Заменить бы Секретутку Чудом – прибежал домой, ножи наготове, мгновенное избавление – и дело с концом, но нет, нельзя. Чудо требовалось ему живьем и в полном повиновении.