– Да нет, компании не было. Ее недолюбливали. Она ведь одноклассникам тоже врала, а кому такое понравится? Дразнили ее. Считали, что она не от мира сего. Нет, никуда она не ходила. А уж когда умудрялась встречаться с этим Найаллом – даже не представляю.
Страйк не удивлялся ее гневу. Келси стала незапланированным добавлением к их беспорочному семейству. А теперь Хейзел обречена до конца своих дней носить в себе вину и скорбь, ужас и жалость, потому что сестра ее так и не переросла те причуды, что развели их в разные стороны.
– Можно воспользоваться туалетом? – спросил Страйк.
Промокнув глаза, она кивнула:
– Прямо и вверх по лестнице.
Опорожняя пузырь, Страйк читал вставленную в рамку и подвешенную над сливным бачком почетную грамоту «За храбрость и особые заслуги», которой награждался боец противопожарной службы Рэй Уильямс. У Страйка возникло серьезное подозрение, что повесила ее здесь Хейзел, а не Рэй. В остальном туалетная комната не сулила ничего интересного. Все то же пристальное внимание к чистоте и аккуратности, наблюдавшееся в гостиной, распространилось и на аптечку, посредством которой Страйк узнал, что у Хейзел еще не прекратился цикл, что зубную пасту здесь покупают упаковками и что супруги (или по крайней мере один из них) страдают геморроем.
Из туалетной комнаты Страйк вышел бесшумно. Из-за закрытой двери раздавалось мерное сопение, указывающее на то, что Рэй спит. Сделав два шага вправо, Страйк оказался в чуланчике, где до недавних пор жила Келси.
Здесь все детали интерьера были подобраны по цвету: обои, пуховое одеяло, абажур, занавески – все сиреневое. Страйк чувствовал: в этой комнатушке порядок внедрили в хаос грубой силой; чтобы это понять, даже не нужно было видеть весь дом.
Большая пробковая настенная доска предохраняла стены от неприглядных булавочных отметин. Келси увешала доску фотографиями пятерки смазливых юнцов, которые, как догадался Страйк, и составляли группу
На узкой книжной полке выделялось новое, похоже, издание «
Делая ставку на то, что Хейзел слишком грузная и неслышно подняться по лестнице не сможет, Страйк быстро открыл выдвижные ящики. Разумеется, всё сколько-нибудь интересное уже забрала полиция: ноутбук, записки, бумажки с именами и номерами телефонов, любые дневниковые записи – если, конечно, она продолжала вести дневник после того, как Хейзел сунула туда нос. Остались только разрозненные вещи: пачка бумаги, примерно такой, на которой было написано присланное ему письмо, старая игровая приставка «Нинтендо», упаковка накладных ногтей, коробочка гватемальских кукол-утешительниц ручной работы и – в самом нижнем ящике прикроватной тумбочки, внутри пушистого пенала, – несколько твердых аптечных пластинок из фольги. Он вынул их все: капсулы горчично-желтого цвета носили название «аккутан». Одну пластинку он сунул в карман и, задвинув ящик, перешел к платяному шкафу, в котором царил беспорядок и слегка пахло затхлостью. Келси питала слабость к черному и розовому. Страйк быстро прощупал все складки, обшарил карманы, но ничего не нашел, пока не добрался до мешковатого платья, в кармане которого лежал смятый бумажный квадратик с номером 18: то ли лотерейный билет, то ли номерок из гардероба.
Хейзел в отсутствие Страйка даже не сдвинулась с места. Он подумал, что вполне мог бы задержаться и дольше – она бы не заметила.
При его появлении хозяйка дома слегка вздрогнула. Она опять плакала.
– Спасибо, что зашли, – хрипло выговорила она, вставая. – Вы уж извините, я…
И тут она разрыдалась в голос. Страйк положил руку ей на локоть; не успел он опомниться, как Хейзел бросилась ему на грудь и без тени кокетства, из неприкрытого отчаяния вцепилась в лацканы его пиджака. Страйк приобнял ее за плечи; так они постояли с минуту, после чего она, тяжело всхлипнув, сделала шаг в сторону, и Страйк бессильно уронил руки.
Хейзел покачала головой и пошла провожать его к выходу; слов больше не осталось.
Страйк еще раз выразил свои соболезнования. В мрачноватой прихожей дневной свет подчеркивал призрачную бледность ее заплаканного лица.