На сопках Маньчжурии

Из Бегового переулка раздался залп. Короткий, точно хлопнуло мокрое полотнище. Какую-то секунду, долю секунды оратор висел на столбе и вдруг рухнул.

Он был убит наповал.

Раздались еще два залпа. Люди побежали… Дашенька и Маша бежали вместе со всеми, спотыкались, толкались, кто-то бешено колотил в ворота. Дашенька на кого-то наступила, чувствуя, что происшедшее ужасно и ее поведение тоже ужасно: она бежит и кого-то давит!

Но особый ужас заключался в том, что она только что разговаривала с этим незнакомым милым студентом, сама посоветовала ему сообщить о положении у Технологического, сама послала его на столб и на ее глазах его застрелили.

Несколько раз она пыталась остановиться, но нельзя было остановиться потому, что тысячная толпа стремилась по узкой улице, сдавленная домами, наглухо закрытыми воротами, и увлекала ее вместе с собой. И только у Владимирского собора пошли медленнее, приводя себя в порядок, собираясь с мыслями, и наконец остановились.

— Что же это такое? — спросил Таню господин в очках, с остренькой бородкой. — Я педагог, учитель гимназии, классный наставник, я учу молодежь. Что это такое, спрашиваю я вас?

Глаза его были злы и не отрываясь смотрели в Танины глаза.

— Трепов предупреждал! — выкрикнули впереди. — Не верили, вот вам…

— Мало им девятого января! Я никогда не забуду Певческого моста, — продолжал учитель. — Я не социалист, я говорю это прямо, но я хочу счастья и свободы русскому народу. У Певческого моста на коленях стоял старик фабричный, держась за руку женщины — может быть, дочери, может быть, снохи… Из облезлого барашкового воротника пальто выглядывала тонкая коричневая шея. Понимаете, такая покорность и мольба! «Господин офицер, — говорил он, — мы же к батюшке царю с женами и детьми!» А офицер подошел к нему, вынул шашку и ударил его по этой шее! Ведь этого же невозможно перенести, господа! Русский офицер русского человека, который пришел к царю рассказать ему о своих горестях!.. Вы понимаете? А когда женщина в ужасе побежала, он догнал ее и тоже шашкой… Вы можете это понять? Я думал, что это безумие! Я так и говорил всем… А оказывается, это система!

Зрачки его за очками расширились, расплылись по стеклам. Шапка сидела на затылке, галстук вылез наружу.

— Да, это система! — крикнула Таня. — Ваш царь-батюшка — преступник, которому нет и не может быть прощения.

Учитель развел руками и стоял, глядя поверх голов на серые стены домов, на серое небо, из которого вот-вот должен был посыпаться снег.

По проходу шли солдаты, семеновцы, а может быть, преображенцы, а может быть, Московский полк, — Таня не видела. Но она увидела высокого, с седыми бакенбардами генерала, который пробился из толпы к солдатам — на целую голову выше толпы — и поднял трость.

— Господин капитан! — крикнул он шедшему впереди солдат офицеру. — Кто вам разрешил стрелять? — И затряс тростью.

Таня услышала озлобленный голос капитана:

— Проходите, ваше превосходительство, проходите!

Генерал опустил палку, плечи его ссутулились.

— Да, — сказала Таня, — все, даже генерал! Всенародный позор! Теперь все ясно, Маша, все, все, до последней точки!.. Хорошо, пусть!

Глаза ее горели, кудрявые волосы выбились из-под шапочки.

— Идем туда, к нашим!

Они шли к Николаевскому вокзалу, потом по Старо-Невскому, останавливались, встретив кучку прохожих, говорили коротко:

— У Гороховой палачи расстреляли мирных, невооруженных людей, убит студент… — И шли дальше.

«…Вооружаться, вооружаться, по три человека, по пять, по десять!.. Каждого казака, полицейского, жандарма!..»

— Что ты бормочешь, Дашенька? — спрашивала Маша, заглядывая ей в лицо.

— Я бормочу? Я только думаю.

Они дошли до Лавры, никого из заставских не встретили и повернули назад, так как до начала митинга оставалось мало времени.

К четырем часам у Казанского собора собралась стотысячная толпа: молодые и пожилые, мужчины и женщины, рабочие и чиновники, студенты и гимназисты с красными повязками на рукавах, с красными бантами и красными знаменами, реющими над головами. Невский был запружен, соседние с магистралью улицы тоже. Все уже знали о событиях на углу Гороховой. Огромное человеческое море мерно колыхалось, мерно дышало, ожидая ораторов и решений.

Кто будет выступать? Называли имена публицистов, адвокатов, представителей политических партий. Таня настойчиво пробиралась вперед, чувствуя страшную потребность говорить самой. «Всего несколько слов, всего несколько слов…»

Наконец она и Маша уперлись в плотную каменную стену людей.