На суше и на море - 1961

Но вот и широкий отлогий гребень. Кстати, слова таджикского поэта Джалолиддина Руми мы вспомнили, лишь миновав опасность. Тогда нам было не до поэзии. Несколько камней, положенных один на другой. Мы добавляем к ним свой камень. По направлению речной долины, что видна впереди, Сергей определяет — мы проходим перевал Пушноват, 4227 метров.

Навстречу из долины поднимаются синие набухшие тучи. Мгла заволакивает солнце, и оно, проглянув в разрыв одним глазком, исчезает. Ветер несет редкие хлопья снега. Чуть ниже обдуваемого гребня мы ставим на ледорубах палатку, не ожидая развития событий, заползаем в нее, застегиваем все петли входа и устраиваемся поудобнее.

Полдень. До вечера, видимо, не прояснится. Придется заночевать здесь. Но на нас сухая одежда, под головами мягкие и тоже сухие рюкзаки, от дыхания скоро становится тепло — вполне сносный уют, отделенный от неприветливого мира тонкой прорезиненной тканью. «Снежный человек» может лишь мечтать о таком.

Даже хорошо, что мы вместе, никуда не торопимся, лежим под одеялами, читаем стихи, беседуем… С самой Москвы, кажется, не предоставлялось такой возможности. Хуже, что осталась последняя папироса: я рассчитывал на две, но одна раскрошилась. Ничего, можно из нее слепить цигарку. Не мешало бы, конечно, сейчас костер, горячую еду… Но если забыть обо всем этом, получается не так уж плохо.

В нас, четверых, кроме сходства интересов и взглядов, есть нечто общее и в возрасте, и в манере держаться, в одежде, даже во внешности. Студенты, либо недавние студенты, мы еще не слишком закопались в своей профессии, чтобы утратить темпераментную студенческую эрудицию; в одних влюблены, другими любимы; и все, что с нами случается, происходит не впервые, но заведомо и не в последний раз. Мальчишеский нигилизм сменился сдержанностью, развязность — душевным равновесием.

Все мы в хорошем возрасте сбывающихся надежд и ощущаем свое здоровье, как счастливый монарх корону на голове.

Кружит за палаткой снег, заметает тропу, надолго закрывает пройденный нами перевал. А здесь безветренно, сухо и, если прижаться покрепче друг к другу, совсем не холодно. Я с наслаждением докуриваю последнюю папиросу.

ДОЛИНА АРЧА-МАЙДАНА

Ущелье реки Пушноват выводит нас в долину Арча-Майдана. Собственно, мы прошли напрямик. От Искандеркуля через вьючный перевал Дукдон сюда же ведет кружной торный путь, на который мы теперь вышли. Это не дорога в прямом смысле слова. Трону проходят редко, и она успевает почти полностью зарасти и исчезнуть от путника до путника. Здесь же с незапамятных времен каждый летний месяц гнали гурты овец, проезжали на ишаках и лошадях. И осталась широкая, в два ишака, битая лента стершихся камней и пыли, испещренная множеством следов.

У самой дороги, где в крутое боковое ущелье ответвляется охотничья тропка, лежит гладкая черно-зеленая гранитная глыба. На ней выбито тотемическое изображение киика — горного козла с тяжелыми крутыми рогами и меньшевистской бородкой клинышком.

Ислам запрещает какие-либо изображения людей или животных. Но люди верили в земного киика не меньше, чем в аллаха на небесах. Хлеба не хватало. Урожаи измерялись здесь тюбетейками. Единственная надежда голодного кишлака — кремневое ружье, мультык, настолько тяжелое, что стрелять приходилось с упора. «Киик был хитрый, а я — хитрей. Я выследил киика, я убил киика. Какой я счастливый!» — пел удачливый охотник, спускаясь с гор на дорогу с убитым козлом на плечах,

Голова и шкура достаются охотнику, но мясо непременно делится поровну на всех едоков, хоть по кулаку. Киик — кормилец, киик — спаситель. Не хуже аллаха, который только требует, ничего не давая взамен. Это давний культ, сохранившийся с первобытных времен почти до наших дней. И дорога хранит о нем память.

Иногда дорога сворачивает по мостику с крутого берега на более отлогий. А там, где долина становится отвесным каньоном, в скальную стену вбиты колья, застланные упругими ветвями. Такой шаткий без перил карниз называется «оврингом». Верхом, видимо, я не рискнул бы проехать, пешком пройти можно. По мусульманской религии, чистилище устроено примерно так же: дорога узкая, как лезвие ножа, пройти ее суждено лишь праведнику.

Возле одного из оврингов груда камней с воткнутым тестом. На шесте — белая тряпица. Остановись, значит, путник, воздай аллаху, сохранившему тебе жизнь!Шест покосился, тряпица почти истлела. Иные заботы у путников.

Пещеры вдоль дороги — своеобразные постоялые дворы. Некоторые расширены и углублены человеческими руками. Валяется примятое сено, сложен очаг из камней. Со стен свисает бахромой сажа. Дров здесь изобилие, склоны покрыты густым арчовым лесом. Завалы ободранных стволов забивают русло. «Арча-Майдан» — «Арчовая площадь», бор.

Но не по всему течению река носит одно это имя. Ниже впадения Сарымата она называется Вору по названию кишлака; ниже Артучи — Кштут-Дарья, опять по кишлаку. Слишком разобщены были люди, несмотря на дорогу; редко проходили ее из конца в конец.