На суше и на море - 1963

Теперь можно было не торопиться — далее шла довольно широкая полоса гальки, еще свободная от воды. Прямо над головой нависают грозными бастионами головокружительные скалы. Пятна лишайников буреют на кручах, исковерканные ветром пихты судорожно вцепились корнями в камни.

А позади, в океане, ярко пламенеет закат. Солнце — красный сплющенный круг — опускается в далекие волны, стелет кровавую дорожку от самого горизонта до берегов бухты. Кровь искрится, расплывается на белесой воде, отражающей светлое небо.

На следующий день на том же «Смелом» отправляемся в обратный путь — на Кунашир.

В диспетчерской Южно-Курильского порта собрались рыбаки — колхозники, краболовы, моряки с пришедших судов. Обсуждаются перспективы разведки, которую ведет в местных водах специальное судно «Утес» — «ему предстоит выявить места скоплений креветок. Старожилы вспоминают, что несколько лет назад здесь ловили не только креветок, крабов, но и тоннами поднимали со дна гребешки — весьма распространенного моллюска. Чего только не делали из него: и сухую лапшу и консервы, и в жареном виде потребляли («Яичница — да и только!» — утверждал один рыбак). Гребешки — продавали и за границу. В те времена немало судов под иностранными флагами бросали якорь на рейде Южно-Курильска. Из створок раковины можно изготовлять пуговицы и другие поделки, мостить этим прекрасным материалом дороги. Рассказывают, что грязи на них не бывает, а ночью машина может идти, не зажигая фар — усыпанная белыми раковинами дорога будто сама светится.

Однако постепенно добыча гребешков заглохла.

— Мало мы используем богатства моря, — вздыхают рыбаки. — Консервные заводы работают сезонно, лишь когда ценная рыба идет. А ведь могли бы работать круглый год: нет сайры, есть навага, или корюшка, или крабы, или гребешок. Не надо брезгать и морской капустой — тоже кушанье отменное, если умело приготовить. Да мало ли других даров можно взять у моря!..

К вечеру разгулявшийся с утра ветер усилился. Расходились волны, грохочут у берега. Нагруженный ящиками с креветками малый рыболовный сейнер — МРС — идет к борту «Охты», готовящейся в рейс на Сахалин. МРС качается на волнах и, кажется, вот-вот черпнет бортом воды, но в последний момент принимает остойчивое положение.

«Охта», стоявшая на рейде, ушла под укрытие берега, но и здесь волны то растаскивают суда в стороны, то так прижимают друг к другу, что автомобильные баллоны, подвешенные к борту в качестве кранцев, превращаются в лепешки. Ящики перекидывают на «Охту», опускают в трюм.

Выбираю момент, когда суда сближаются и расходятся примерно на одном уровне, и прыгаю над черной грохочущей пропастью. Как старого знакомого, радушно встречает капитан Непочатов, в теплой каюте угощает чаем. Ночевать иду к «деду» — старшему механику Зонову.

Утром с удивлением выглядываю в иллюминатор. Вопреки прогнозам, сулившим нам восьмибалльный шторм, море спокойно, как стеклышко. Лишь иной раз ветерок сморщит воду, и вновь простирается зеркальная гладь до горизонта.

Только что проливом Екатерины мы вошли в Охотское море. Позади слева по борту в туманной дымке виднеется заснеженный конус вулкана Тятя.

Утро следующего дня застает нас на подходе к Сахалину. Вот уже показался на горизонте скалистый мыс Анива с маяком — одна из южных оконечностей острова. Как ни странно, но в заливе судно начинает изрядно покачивать — видимо, сюда доносятся отголоски шторма, бушующего в Японском море.

Чем ближе к Корсакову, тем оживленнее в море. Огромный лихтер идет с нами параллельным курсом, навстречу спешит во Владивосток дизель-электроход «Приамурье», справа по борту следует в Корсаков буксир с плашкоутами — везет лес и анфельцию, Два пирса Корсаковского порта, как протянутые нам навстречу руки, — кажется, Сахалин нас встречает с распростертыми объятиями…

Натужно урча, автобус выбирается из пади на сопку, мчится вниз, разбрызгивая талую воду. Несутся мимо пихтовые леса, мелькают сочно-зеленые тисы, домики рыбацких поселков, спрятавшихся между сопками.

А вот и Южно-Сахалинск — столица острова. Новостройки, машины с кирпичом, блоками, краны своеобразные символы наших городов. Кое-где, зажатые между каменными гигантами, сохранились японские домики — низ деревянный, верх — каменный. Но это «типичное очковтирательство»: второй этаж оштукатурен таким образом, что издали кажется сложенным из крупных каменных блоков. А под тонким слоем местами обвалившейся штукатурки — маленькие деревянные дощечки, из которых сделан весь дом. Ткни как следует ногой — пробьешь стену, засыпанную опилками.

Впрочем, сохранились и другие японские постройки дом императорского наместника, где сейчас расположился областной музей, — настоящий дворец с грозными львами у дверей. Выстроенное в традиционном японском стиле, здание в окружении новых домов невольно в первый момент вызывает недоумение: откуда это? Но оно — лишь маленькая черточка от прошлого на лице большого советского города…