На суше и на море - 1963

В конце концов, применяя всяческие ухищрения, я добился того, что можно было спокойно смотреть под водой прямо на дно и немного по сторонам, когда проплываешь по поверхности. Но стоило лишь увлечься, разглядывая какого-нибудь крабика, как з-з-з… — и в один глаз, а то и в оба била тоненькая струйка воды. И еще одно обстоятельство проявилось вдруг: некий оптический эффект. Из-за того что каждый глаз был заключен в отдельную резиновую баночку, а полем зрения была непривычная среда — вода, каждый предмет я видел в двух экземплярах: один — правым глазом, другой — левым, и изображение ни за что не хотело сливаться. Протяну руку: около плеча одна рука, а дальше раздваивается — две руки. Обе вытяну — четыре. С ногами — такая же картина.

Искусство видеть

Хотя в глазах у меня и двоилось, я потихоньку начал ориентироваться под водой. Конечно, об охоте пока не может быть и речи — убрал в чемодан свой трезубец. Мечтаю лишь бы увидеть приличную рыбу в родной стихии. А они не попадаются на глаза, как я ни стараюсь заплывать дальше и нырять поглубже. Легко сказать, поглубже. С каждым метром погружения начинался новый этап взаимодействия с очками: у них вдруг появились свойства медицинских банок. Это вполне закономерное явление: с погружением давление воды на тело возрастает, а давление воздуха в очках по-прежнему равно одной атмосфере, и глаза начинают вылезать из орбит. Ну что ты будешь делать? Попробуй нырни.

Как я ни упрямлюсь, продолжая поиски крупной рыбы, она оказывается еще упрямей. И до того мне досадно, что я уже не вижу никакой другой живности, морское дно мне кажется пустынным, а морская вода чуть ли не пресной. Подплываю к берегу, а там рыболовы за время моих поисков кое-что поймали, есть и крупные. У одного даже килограммовый горбыль. Вот незадача. Где же они плавают?

Охотники за земной дичью знают, как то же самое бывает в лесу. Идет человек напролом и ищет дичь, высматривает, а вся дичь, издали заслышав его приближение, скрывается задолго до того, как он сможет ее заметить. Вот и думает начинающий охотник: либо дичь вывелась, либо он невезучий. Надо так войти в лес, чтобы не нарушить своим приходом его обычной жизни, не обращать на себя внимания.

Рыбы черноморского побережья привыкли к купальщикам. Человек для них нечто безопасное с четырьмя плавниками или хвостами — трудно сказать, как именно рыба воспринимает наши ноги и руки — но без головы, а главное, без глаз. Ведь голова купальщика находится обычно над водой и рыбе не видна. Человека в маске рыба пугается, как только замечает, что за стеклом маски помещаются глаза. Глаза у огромного существа, которое имеет почти рыбий хвост — ласты? Лучше держаться от него подальше! И уж, конечно, рыба раньше заметит неосторожного охотника, чем он ее. Если бы еще это необыкновенное существо не проявляло такого явного намерения разглядывать, тогда можно было и подождать удирать, самой познакомиться с ним поближе. Но, нет — ишь, как крутит глазищами, того и гляди у него еще окажется и зубастая пасть. Тревога!

Небось, скажете, что это охотничья фантазия. Но важна суть дела. Все сразу же изменилось, когда я научился входить в подводный лес, не постучавшись, старался ничем не отличаться от обыкновенного купальщика и, главное, не крутил головой и глазищами. Если рассматривал рыб, то не в упор, а боковым взглядом, так сказать, исподтишка. И все они спокойно занимались своим делом до тех пор, пока, случайно покосившись, не замечали, что я за ними подглядываю. Тогда происходило следующее (во всяком случае, так мне казалось): рыба приседала с испуга на несуществующих ногах, потом беззвучно вскрикивала «Ай!» — и мгновенно исчезала, оставив небольшое облачко мути. Я старался, чтобы таких приседаний было меньше: как только рыба бросала на меня подозрительный взгляд, я тотчас отворачивался от нее, и рыба оставалась на месте.

Особенно удобно маскироваться и заглядывать в рыбьи будни среди камней рифов, заросших цистозирой. Плывешь тихо среди камней, придерживаясь руками за кусты цистозиры, и заглядываешь словно в отдельные квартиры. В одной никого нет, в другой хозяева дома. Видишь, как разряженные в пестрые малиново-зеленые платья зеленухи-губаны меланхолично жуют раковины каких-то мелких моллюсков и, как шелуху, тут же сплевывают разжеванные панцири — будто кумушки грызут подсолнухи. (От этой деятельности мелких зеленушек, рулен-губанов и образуется светлый морской песок. Знаменитые средиземноморские песчаные пляжи — это тысячелетняя работа губанов, неустанно шелушащих известково-кремнистые ракушки.) Или дремлющий под камнем, словно в черно-фиолетовом халате с желтой оторочкой, темный горбыль. Вот уж он-то настоящий паникер: так низко приседает и так испуганно вскрикивает (беззвучно), что сам вздрагиваешь. А то и воинственно настроенный каменный краб — он сразу же, еще ничего не разглядев, только почувствовав постороннее движение, пятится под камень, поднимая навстречу опасности или добыче свои мощные черные клешни.