На суше и на море. 1967-68. Выпуск 08

Охотники бросились на помощь. Николаев, делая саженные прыжки, несся по загону, что Куц на Олимпийских играх. Пробежал он довольно много, когда навстречу ему выскочил целехонький бык. Увидев человека, зверь резко осадил, развернулся, подставив под выстрел необъятный бок, и рванулся назад, в глубь леса. Николаев с близкого расстояния выстрелил в него два раза. Но, то ли потому, что у него тряслись руки после напряженного бега, то ли просто от неожиданности, промазал.

Тут появился из-за деревьев Афанасьев.

— Цел? Что случилось? В кого стрелял? — спрашивали у него подбегающие охотники.

— Да я, да вот… медведь! — выдавил наконец он из себя.

— Как медведь, откуда, да ты, парень, не шутишь ли?

— Правда медведь. Иду это я, как условились, тихо. Вдруг откуда ни возьмись медведь, матерый, что лошадь. Чикнул по нему пулей, да, видно, не попал. Маленько не смял, поганец!

В наступившей тишине совсем неожиданно прозвучали еще два выстрела и крик:

— Сюда, скорей сюда!

— Что за наваждение! — Все вдруг заметили, что нет Вениаминова. В мыслях пронеслось: «Медведь!», и снова едва отдышавшиеся охотники понеслись на выручку.

К счастью, на этот раз причин для беспокойства не было. После неудачного дублета Николаева перепуганный лось удрал в глубину урочища и там наткнулся на спешившего к Афанасьеву Вениаминова. Вконец ошалевший лось свернул от него и бросился в сторону. Решив, что причина переполоха именно этот лось, Вениаминов стал скрадывать его один. Он подкрался к быку метров на семьдесят. Зверь стоял, высоко подняв могучую голову, увенчанную массивными лопатообразными рогами, и прислушивался. Вениаминов выстрелил раз, другой, но, видя, что лось уходит невредимым, поднял крик, призывая охотников. Лось, конечно, благополучно удрал, отделавшись испугом.

Охотники собрались вокруг Вениаминова, немножко побранились и пошумели, выражая сожаление и досаду по поводу упущенного сохатого, и вернулись к медвежьим следам. И вдруг в молодом ельничке они наткнулись на труп молодого лося. Это был Крепыш, которого Карл Иванович сам вспоил и вскормил, сделав его почти домашним. Бедное животное лежало с разодранной глоткой… Потрясенный лосевод, увидев его, сгорбился, обмяк.

Вечером на квартире Егора Егорыча обсуждался план уничтожения медведя. Споров было много.

— Нужна выложенная привада, начиненная ядом! — шумел Вениаминов, размахивая руками.

— Но это лишит нас превосходного мяса, — возражал практичный Николаев. — Нет, на мой взгляд, яд не пойдет. Медведя надо брать по следам с собаками.

Егор Егорыч настаивал на петлях. Только Афанасьев да Карл Иванович не принимали участия в обсуждении. Первый был слишком напуган встречей с хищником, второй подавлен утратой.

На рассвете медвежатники были на месте и опять застали медведя на падали. За ночь он разодрал тушу Крепыша, оттащил большую часть в сторону, наелся и в пятидесяти шагах завалился дневать. Здесь его и подняли собаки Егора Егорыча. Однако мишке удалось избежать неприятностей и на этот раз. На неглубоком еще снегу отпечатались громадные лапы — медведь оказался очень крупный.

— Ковер будет хороший, — с удовольствием отметил Егор Егорыч, мастерски устанавливая петли.

Утром следующего дня выяснилось, что медведь по очереди влетел в обе петли, но благополучно из них выбрался. Правда, повозиться ему пришлось долгонько. С одной петлей он лазил даже на дерево, усаженное снизу доверху многочисленными суками, и освободился от нее, только зацепив петлю за сучок.

— Изобретательный, дьявол, — ворчал Егор Егорыч. — Но шубу с него мы все-таки снимем.

У одной части привады, где, по некоторым соображениям, можно было скорее ожидать прихода медведя, между стволами сосен устроили из жердей засидку. Желающих подкараулить медведя было много, но Егор Егорыч сказал:

— Опасно, ребята. Медведь у привады — страшный зверь. Нужно быть осторожным и выдержанным, чтобы выйти победителем из схватки.

В засидку отправился Карл Иванович. Он был не очень опытным охотником, но его переполняла такая злость, что Егор Егорыч просто не посмел ему отказать.

Бушевавший днем холодный ветер к вечеру поутих. В лесу сразу потеплело. Могучие ели и сосны перестали стонать и, вперив кроны ввысь, величественно замерли.