На суше и на море. 1967-68. Выпуск 08

Прошел час, другой. Все кругом молчало, лишь полевки попискивали у привады, да где-то вдали чуть слышно ухал филин, предвещая непогоду. Но вот справа в густом чернолесье хрустнула веточка, потом еще, еще — шел крупный зверь. Медведь подошел к засидке совсем близко, слышно было, как он втягивал ноздрями воздух. Но самого его скрывал густой еловый подрост. Как Карл Иванович ни вытягивал шею в надежде высмотреть косолапого в сгущавшихся сумерках, ничего не было видно. Медведь просидел в ельничке минут сорок, затем обошел вокруг привады и стал постепенно приближаться к ней. Вот он добрался до нее, шумно вынюхал и принялся за трапезу. Рассмотреть его все никак не удавалось. Карл Иванович, лихорадочно дрожа, вскидывал карабин, когда ему казалось, что очертания хищника начинают вырисовываться, то успокаивался, убедившись, что ошибся, и опускал оружие. Тогда он решил прибегнуть к помощи фонарика. Приложил его к стволу, навел карабин на то место, где раздавалось чавканье, и нажал кнопку. Свет выхватил из темноты огромную тушу медведя. Раздался выстрел, затем рев, треск под ногами удирающего зверя — снова тишина. Все произошло в считанные секунды.

На снегу в лучах карманного фонарика Карл Иванович разглядел крупные капли крови.

Преследовать раненого зверя он, конечно, не стал и с чувством выполненного долга вернулся в поселок.

Эту правдивую историю рассказали мне Вениаминов и Николаев вскоре после моего возвращения из отпуска.

— Ну, и как же медведь, — спросил я у них, — хороша ли шкура?

— Шкура-то, надо думать, хороша, да вот беда, она и по сей день на медведе! И заметь, — уныло объясняли мне приятели, — получив рану, правда пустяшную, медведь почти каждую ночь приходил к приваде, пока не съел ее всю. Ждем его с одной части привады, он придет к другой. Ждем у другой, а он, зверюга, насыщается у первой. Так и перехитрил нас.

Да, подумал я, зверя брать — опыт нужен и смекалка, повадки его все надо знать. Охота не развлечение, как некоторые думают. Это целая наука, ее всю жизнь изучать нужно. Разделить шкуру неубитого медведя легко, а вот добыть ее — трудно.

Красная кровь

— Слушай, ты, слизняк, будешь скулить, сброшу в овраг, и дело с концом. Экий ты хлюпик, разрази меня гром.

— Сбрось, Ваня, мочи моей нет, ломит ногу-то.

Иван остановился, смахнул пятерней обильно струившийся по лбу пот, бережно сволок с плеч раненого Клима, усадил его в подушку мягкого мха и тяжело завалился рядом.

Вечерело. Верхушки сосен гнулись под напором северного ветра. До районного центра, где больница, было уже близко, километра два. Осматривая рану Клима, Иван сокрушенно мотал головой. Круглая ружейная пуля пробила Климу бедро, повредив какой-то крупный кровеносный сосуд, не задев, однако, кости. Несмотря на тугую повязку, наспех сооруженную из рубашек и маек, кровь обильно сочилась сквозь тряпье. Клим стонал, временами впадая в беспамятство, быстро слабел. Глядя на него, Иван мрачнел, не зная, что предпринять: то ли оставить Клима здесь и бежать за помощью, то ли продолжать тащить его на себе.

Решил нести.

Хотелось пить. Под ногами чавкала вода, но нагнуться за пей — значит уже не встать. Когда стало совсем невмоготу, Иван стал напевать какую-то песню. Из горла вылетали булькающие, хрипящие, отнюдь не музыкальные звуки. Тем не менее они, по-видимому, бодрили Ивана.

Клим уже давно не подавал голоса, тело его обмякло и как-будто потяжелело…

Близко к полуночи в дверь больницы сильно постучали.

Иван втащил Клима прямо в перевязочную.

— Доктор, — сказал он, — спасите этого дурака, если можете.

В больнице засуетились, захлопали двери, звякнули инструменты. Кто-то сказал: «Да он уж мертв, поздно».

Иван тяжело поднялся с дивана, сдернул с головы шапку и молча пошел к выходу. На него никто не обратил внимания.

— Выходит, я его убил, — эта мысль остановила Ивана посредине улицы. — Ах, осел, ну зачем брал эту размазню с собой, чувствовал ведь, знал… — Потом он снова побрел куда-то.

Постепенно шаги его учащались, мысли упорядочились, он принял решение. Зайдя в неказистый на вид дом и найдя табличку «Дежурный», он рванул дверь на себя, вошел в комнату и крикнул:

— Я убил человека!

Сидя перед следователем, Иван рассказывал:

— Пустой был парень, бахвальщик, забулдыга. Не хотел брать его на медведя, да он упросил. Диву даюсь, как я его взял! Не любил ведь его, раз даже по морде надавал, когда он девчонку одну в клубе обидел. Чуяло сердце — быть беде, так и случилось — убил я его. Не хотел, прямо скажу, но вот совершил.

— Петров! — крикнул дежурный стоявшему за дверью милиционеру. — Свяжи ему руки! Вот так-то. А теперь, парень, не морочь мне голову и расскажи главное: где, когда и зачем ты это сделал?

Иван тупо смотрел на свои связанные руки. Казалось, он перестал понимать, что происходит.

— Ну что же ты, выкладывай!

— Да, да… Сейчас. Испить водицы бы… — Иван неловко рванул ворот рубашки, задыхаясь, и снова заговорил: